В Париж… и обратно!

 

А ЕЛЕЦКИХ
В ЗАУСАЙЛОВ

 

ИЗ ЧРЕВА  ПАРИЖА

 

Паровозные гудки парили, гомонили  над Ельцом в этот день, казалось, как то по особенному!

Город, светлый, приветливый,  весь в густых садах, с красавцем собором на обрыве Сосны, громадным золотым слитком плыл по реке времени… На железнодорожном вокзале царило оживление.

-Володя Заусайлов, сын известного купца- миллионщика, , пижонистый, разодетый щеголем, стоя навытяжку перед отцом.

А тот,  в строгом  костюме, в шляпе,  , с тростью и в цилиндре  обнял сына.

Хлопнула за спиной дверка кареты…Громадный пакетище  вынес из отцовской кареты и вручил младшему Заусайлову  приказчик, осторожно, словно это не деньги, а мина какая то, готовая вот- вот рвануть…

Александр Николаевич Заусайлов, купец-миллионщик, Действительный Статский Советник и просто любящий сына папаша, горячо напутствовал на перроне своего сына Володьку словами: «Ты там, Володька, не тушуйся! Гуляй на славу, не церемонься со средствами в Париже! Промыслю,  сынок, ты там должен всем показать, что это за такая могучая глыбища и сила – купцы  Заусайловы!

Я тебя посылаю, чтоб фамилия Заусайлова в центре культуры европейской у всех на слуху была!

Чтоб весь Париж при  упоминании ЗАУСАЙЛОВА – в восхищение и трепет приходил!

Не скупись, ходи в  самые дорогие рестораны. Живи в самых почтенных отелях Парижа! Чтоб эти французишки надолго запомнили, и удивлялись – как так могут буйствовать  и поражать мир елецкие купцы!

Володя  — с трудом удерживал под мышкой объемный пакет из лощеной бумаги. Ему предстояло в купе еще рассовывать по чемоданам несметный ворох ассигнаций – папаша отправлял его в Париж поразвлечься и отдохнуть  на славу…

 Сам Александр Николаевич еще в мужской гимназии показал  примерные  знания немецкого. Володе перед отъездом он нанял сразу трех репетиторов французского, те сновали вокруг сына с тщанием, прилежно  постарались  обучить пижонистого парня хорошим манерам и сносному знанию языка, на котором до войны с Наполеоном  любило говоритьвсе наше  кичливое дворянство…

 Поезд тронулся, сын услышал из окна обрывок очередного напутствия папаши: «Отдыхай, денег не жалей, гуляй буйно, чтоб Париж знал, что сам Заусалов (Заусайлов) – гуляет!

И вот – прощания позади. Поезд тронулся, отсчитывая версты.

Ночь до Орла. На рассвете пересадка в харьковский поезд. А оттуда – прямым до границы…

Запомнилась  (наверно услышал Владимир) Владимиру — —  веселая скороговорка хохлушек, продающих в Белгороде на вокзале сплетенные косички из черешни  и бублики

-Пан, купуй у мэнэ чэрэшню, купуй!

И вот – скоро Париж, столица просвещенной Европы того времени. Дни в пути летели стремглав.

На границе с Францией в соседнее купе сели степенная французская семейка, с дочерью на выданье…

-Говорят, что все француженки – красавицы! Видно, пустые слова! – огорченно думал Владимир, глядя на рыжее, тонконогое и востроносое существо, что шуршало юбками у окна, испытующе поглядывающее то в зеркальце, то  на русского франта, с золотой массивной цепью хронометра . Свисавшей из кармана английского костюма, сшитого на заказ у Елецкого еврея-портного..

—Dieu! Mondieu! – только и приговаривала девица, поминая Бога, видя как лихо,  то и дело из ресторана тащат в купе месье Владимира дорогие французские шампанские, каплунов на серебряных блюдах, черную икру в немецких вазочках  и севрюжатину с хреном. Вокруг русского толстосума уже прилипло парочку  новых приятелей, из числа такой же праздной молодежи.

Cestunroturier, voisaurezbeaudire! – раздосадованная полным игнорированием ее кампании француженка высказалась об этом русском пижоне, что тратит деньги, как перед смертью.

-Володя, эта мымра обозвала тебя выскочкой! – смеясь, заметил напарник по кутежку – толстый Пьер из Петербурга.

-Завидует, цапля! – смеясь ответил Владимир Заусайлов, подозвал кондуктора, вручил ему пук ассигнаций и попросил, чтобы каждый час, даже ночью, «этой соседке цапле» доставляли по бутылке шампанского и самое вкусное и дорогое пирожное из  дорожного ресторана.

К ужасу, недоумению французского семейства – их будили каждый час, вручая очередную бутыль «Мадам Клико» и очередное, роскошное  пирожное  «сувенир от Вольдемара».

Первые дни во Париже показались Владимиру тяжелыми.

Он все же взял себе переводчика из семьи русских дворян, что нашли в Париже умиротворение и встречали здесь старость.

Николя, неуклюжий, толстый до не обыкновения малый, шариком перекатывался от ресторана к театру, от музея к публичному дому – знакомя русского купца с «чревом Парижа». Их уже два раза обкрадывали девицы в борделях, что только веселило Володю.

-Вот же, сучки крашенные! Вроде столичные мамзели, а воруют не хуже цыган из Аргамаченской слободы! – гоготал молодой Заусайлов, обнаружив, что за ночь из костюма сперли очередные «выездные»….

На предложение обратиться в полицию он только махал в ответ рукой: «Какие пустяки! С меня здорово не убыло! Просто я туда теперь не ногой, обжегся на молоке…»

Вскоре, при появлении Володи в самых шикарных парижских  ресторанах из залы навстречу стали выбегать директора заведений, а официанты, отрепетировано, на ломанном русском стали восклицать : «Смиррррр-ррно, хосподиин Заусайлов прррришлиии!»

За каждый «charmansoire» Владимир оставлял в ресторане столько ассигнаций, сколько этот ресторан зарабатывал за все празднечные дни месяца!

«Месье Заусайлоооф, мон шерррр…!» — через две недели с Володей раскланивались чуть ли не все  главные крупье, сутенеры и богачи Парижа.

Володя был принят в лучших парижских Клубах, как только  принимают английских пэров или лордов, или немецких аристократов, при дворе Канцлера Вильгельма.

Володя все лучше понимал французов, вот только праздная жизнь, постоянное мотовство и пьянки стали его раздражать.

Утомленный кокотками, шампанским и обжираловкой, Володя все чаще стал грустить по дому, проявлять вспыльчивость и отбивать телеграммы в Елец.

И однажды не выдержал, посреди парижского полдня, он вылил шампанское на голову приставалы из казино, и велел вызвать экипаж и собирать вещи.

-Домой, домой! К  свиньям собачьим все, надоел этот Париж, мочи больше нет! …Провожал «аля рус»  Володеньку, кажется, весь центр Парижа…

В поезде Володя все больше пил минералку, оживляясь при появлении в окнах вагона мужиков в лаптях, баб в сарафанах , и  косарей  на обширных полях.

-Эх, Россия –матушка! Нет тебя милей и краше! Куда там до тебя этим пустым парижам!- восклицал Заусайлов, подзывая кондуктора и требуя ответствовать – сколько еще часов ему терпеть в вагоне до станции Елец осталось.

Александр Николаевич Заусайлов встретил сына на перроне. Отметил , что сын явно потолстел, а французская бородка ему явно не к лицу…

Неожиданно резкой была реакция Александра Николаевича на жест сына. Тот вынул из кармана оставшуюся пачку ассигнаций и, как честный отрок протянул отцу: «На, остались вот!»

Отец обиженно, сердито воскликнул: «Володька, что за дела! Я же тебе говорил – не жадничай! Кути на все!

И , обиженный, снова упрекнул: «Что же ты, надо было в Париже все их потратить! – оттолкнув руку сына с ассигнациями, словно тот пытался вручить ему не деньги, а какую то мышь, или лягушку…

Володя виновато улыбнулся, прижался головой к отцовскому мундиру:

-Извини, папа, сбежал я из Парижа! Не догулял…Тошно мне там вдруг стало, домой  однажды так  сильно потянуло…

Над перроном зарядил дождик, Мелкий, как из детской лейки, но такой домашний и спокойный, что Владимир Александрович  Заусайлов  сразу почувствовал, что он крепко  стоит на родной  елецкой  земле.

…Через год Владимир устраивал шикарные кутежи в Лондоне, помня наказ отца – чтоб фамилия Заусайлова – звенела , неслась по миру, поражая широтой русской души и ее не только духовным  богатством…

 

Хорошо! Хорошо, Александр! В .З.