Берлин. Келлер

Андрей ОКУЛОВ,

-Автор и наш ведущий этой рубрики.

Г. Берлин.

Келлер

Берлин, Карлсхорст. Когда-то здесь размещался штаб Группы советских войск в Германии. Теперь остался только музей. По соседству, через пару улиц.

На углу здания, где я работал, красовалась светящаяся надпись: Kreiskulturhaus. Районный дом культуры. Здесь располагалась и музыкальная школа, и камерный театр, и какие-то разнокалиберные выставки и еще что-то. Сам центр располагался в трехэтажном сером здании возле железнодорожного моста, по которому проносились электрички. Невзрачный домик, прижатый к железнодорожными путями. Небольшой дворик, куда заезжали машины всех, кто здесь работал или просто посещал очередное мероприятие. Стены с обвалившейся штукатуркой, какие-то непонятные коммуникации. С другой стороны улицы двор стоявшего на углу дома был понарядней: терраса, мощенная плиткой, несколько ухоженных  деревьев. Возле железной дороги это дворик обрамляли хозяйственные постройки сарайного типа. Аккуратные и чистые, как положено в Германии.

Я часто слышал это слово, когда сотрудники искали музыкальные инструменты для очередного концерта.

— Надо только из келлера достать!

Потом я вспомнил, что это было не в первый раз: если что-то надо достать, значит – «в келлере». По-русски это слово значит «подвал», но «келлер» звучит значительнее и загадочнее. Если какую-то вещь не могут найти, значит – «в келлере». Это уже с концами… Где был этот келлер? Сам я там долго не бывал, но согласно направлению, в котором исчезали люди, отправлявшиеся достать что-либо оттуда, он был где-то во дворе.

Сколько было помещений в этом культурном центре? Не считал. Дом снаружи только казался небольшим. Я не один раз путался в бесконечных коридорах, которые разветвлялись по всему зданию. Многие из соседних домов были заброшены, и с годами серьезно обветшали: серые немецкие домики с запыленными окнами, которые вели в пустые заброшенные помещения. В самом келлере, как и положено, был свален всевозможный хлам: музыкальные инструменты, какие-то концертные наряды, самые странные вещи, непонятного и скучного предназначения. Дверей тоже было несколько, большинство – заперто. Судя по внешнему виду, они вели в прочие подсобные помещения, одна мысль о которых вызывала зевоту.

Народ здесь был разный. Певцы, музыканты, просто  случайные люди. Все куда-то спешили и занимались какими-то не всегда понятными делами. Здесь проходили курсы немецкого языка, в соседних отделах устраивали выставки.  В театре на первом этаже организовывали концерты. Ну, хламу после всего этого действа оставалось немало. Его растаскивали по всевозможным пустым помещениям. Прежде всего – в «келлер». Но одного «келлера» здесь было недостаточно: ненужные сейчас декорации или «остатки» от выставок растаскивали по ближайшим комнатам, которых вокруг «келлера» было немало.

Раймунд работал выше этажом. Это был немец средних лет. Светлые усы, типичный берлинец, у которых есть чувство юмора, столь редкое для остальных немцев. По профессии он был поваром. Во времена ГДР несколько раз ездил в Москву, где научился делать настоящую русскую солянку. Здесь, в центре, он занимался изготовлением всевозможных моделей для выставок. То модель немецкого храма в Питере, то модель лагеря, где сидели русские немцы во время войны. Модели эти потом складывали в том самом «келлере», от которого у Раймунда были ключи.

На углу от дома культуры была небольшой киоск, где продавали жареные сосиски.  Иногда я заходил туда в обед. Как-то раз хозяин киоска гордо показал мне объявление в окошке: «Солянка».

— Вот, решил разнообразить меню! Попробуешь?

И угостил меня чем-то. Это «что-то» было похоже на что угодно, только не на солянку. Я вежливо поблагодарил хозяина киоска за заботу, и пообещал привести «специалиста по солянке». Пошел к Раймунду и рассказал про кулинарные изыски нашего соседа. Деловитый повар сразу же собрался на угол. Скоро он вернулся: вид довольный, в руках жареная сосиска с горчицей.

— Я ему полный рецепт написал! Нужна будет помощь — подойду. Пусть только попробует нас после этого солянкой не угостить…

— Ну, посмотрим. А зачем тебе сосиска с собой? На месте съесть не мог?

Раймунд помотал головой.

— Это не мне. Это я для старика фон Шмидтке захватил. Он еще с утра ничего не ел.

Я удивился.

— Старик Шмидтке? Кто это?

Раймунд вздохнул.

— Он здесь «Руководителем подвала» работает. Ты интересуешься историей этого культурного центра? Тогда зайди как-нибудь в келлер. Старик фон Шмидтке много чего о нем знает. Если не все. А ты чем занят?

Я кивнул на монитор компьютера.

— Дали задание подготовить выставку «Знаменательные эпизоды немецкой истории». От Вестфальского мира до воссоединения Германии.

— Занимательно, должно быть. Желаю успеха! Пойду, а то сосиска остынет…

Раймунд поспешил прочь.

На следующий день я зашел в сосисочную будку и поинтересовался насчет солянки. Хозяин будки нахмурился и покачал головой.

— Ваш сотрудник был вчера и принес мне рецепт солянки: там столько разных ингредиентов! Для скромной будки это слишком дорого. Не ресторан, все-таки…

Я хотел посоветовать ему: не обещать того, что не знаешь. Потом решил, что он и без моих советов обойдется. Днем ко мне в отдел зашел Раймунд. Он был не один: из-за его спины робко выглядывал седой старик.

— Позволь тебе представить – господин Отто фон Шмидтке.

Старик вежливо поклонился. Раймунд продолжал:

— Я ему рассказал, что ты делаешь. Он заинтересовался этой работой о значительных эпизодах немецкой истории. Можешь показать?

Я взглянул на старика: удивительно высокий и подтянутый. Как он только ухитрялся за Раймундом прятаться? Компьютер был включен. Я довольно быстро нашел нужный файл. Старик склонился над столом.

— Вот, начинается с Вестфальского мира. Фридрих Великий, Наполеоновские войны, объединение Германии, Первая мировая…

Фон Шмидтке одобрительно кивал головой. С началом раздела о Первой мировой, он весь будто напрягся. Я продолжал:

— Отречение кайзера Вильгельма, революция…

Старик резко встал из-за стола.

— Спасибо, довольно! Остальное я видел своими глазами. А отречения не видел никто!

Я удивился. Кожа старика стала бледнее его волос.

— Молодой человек, вы уверены в том, что кайзер отрекся от престола?

Я увидел, как Раймунд за спиной старика делает мне успокаивающие знаки.

— Ну, я сам указ не читал, но во всех источниках значится, что это произошло в 1918 году.

Фон Шмидтке продолжал:

— Вот именно! Никто не видел. Если есть Германия, то должен быть и кайзер. Всего хорошего!

Старик поклонился и стремительно вышел вон. Раймунд развел руками.

— Бедный старик. Сегодня в Германии редко можно встретить убежденного монархиста. Но этот сидит в своей комнатушке в подвале и никого не трогает. Сам хотел посмотреть на эти исторические материалы. Ладно, пойду я…

Раймунд вышел. Я удивлялся еще минут десять, потом занялся своей основной деятельностью, но скоро Раймунд вернулся. Он был несколько смущен.

— Прости, я тебя недостаточно предупредил о старике. Он странный. Ну, памятуя его возраст, которого он сам не помнит… Как-нибудь, я открою тебе подвал, можешь его посетить. Только прошу тебя: ни слова о кайзере! Это его пунктик. Ладно, я пошел. Завтра, когда он про этот разговор наверняка забудет, можем его навестить.

Я вернулся к своей исторической хронике. Разговор почти забылся. Мало ли странных стариков может обитать в культурном центре?

Один день сменял другой, не неся с собой особенных перемен. Раймунд тоже мастерил свои модели и меня не дергал. Хозяин будки про солянку не вспоминал. Однажды Раймунд снова заглянул ко мне в кабинет. Про старика я вспомнил сразу:

— «Руководитель келлера». Как это понять?

Раймунд улыбнулся и пожал плечами.

— Не знаю. Так во всех документах значится. И зарплату ему платят. Наверное, просто пожалели старика. Хочешь к нему заглянуть? Ключей у меня целая связка.

Я кивнул. Дел почти не было. Дождик на улице был мелкий, но мерзкий. Я выключил компьютер, сказал сотруднице в соседнем кабинете, что мы с Раймундом пошли в келлер, и сбежал вниз по лестнице. Мелкий дождь прекрасно сочетался с серым и скучным двором. Его мы с Раймундом пересекли быстро. Перед деревянными воротами он ненадолго задержался, достал нужный ключ и вставил его в замок. Три ступеньки вниз. Осенние листья уже заполнили выемку между ступеньками и дверью. Было понятно, что сюда редко кто заходит, а то бы давно подмели. Мы с Раймундом прошли внутрь. Он щелкнул выключателем.

— Вот они, катакомбы местные. Вот декорации годов шестидесятых, этот станок еще XIXвека, вот номерки времен дома культуры «Дружба», это еще ГДР…

На пыльной полке валялось несколько пластмассовых номерков.

— Можно взять один на память?

— Возьми. Никакого пальто или офицерской шинели ты на него не получишь.

Я положил в карман круглый белый номеров. Раймунд прошел дальше.

— А что за этими дверями?

Раймунд перешел в следующий коридор.

— За одной – очередная кладовка. В остальных – не знаю. Заперто. Ключей у меня нет.

Мы свернули направо.

— Под ноги смотри! Здесь во времена ГДР подпольное казино располагалось. Популярность была огромная… Следила ли за этим казино ШТАЗИ? Наверняка. Им это было удобно. Так, здесь ничего… А вот и деревянные ножки от избушки на курьих ножках. Из вашей, русской сказки. Когда-то детский спектакль играли…

Мимоходом он отбросил «куриную ногу» в сторону. Мы еще раз свернули за угол. Я увидел, что из-под очередной непонятно двери в подвальную темноту вырывается яркая полоска света. Раймунд остановился, повернулся ко мне, прижал палец к губам и прошептал:

— Тихо! Мы пришли. Фон Шмидтке на месте. Я его предупреждал о твоем приходе, но старик мог десять раз забыть. Постой здесь, я предупрежу. А то может снова вспылить. Ему это просто опасно…

Он осторожно подошел к заветной двери и постучал.

— Господин Шмидтке! К вам гость. Можно войти?

Через несколько минут из-за двери раздался слабый голос:

— Милости прошу!

Раймунд махнул рукой и отворил дверь. Свет вырвался изнутри и на минуту ослепил нас. Я осторожно зашел внутрь вслед за Раймундом.

Комнатка была небольшая. В углу лежало несколько стопок газет. Почти посредине стоял письменный стол с лампой посредине. Когда глаза привыкли, я понял, что свет, казавшийся столь ярким в полумраке подвала, на самом деле был довольно приглушенным. На стене висело несколько фотографий, а прямо напротив входа стену украшал огромный писаный маслом портрет усатого мужчины в военной форме. Из-за стола поднялся Отто фон Шмидтке: его седая голова чуть не касалась потолка. По выражению его бледного лица я понял, что он меня узнал.

— Добрый день! В последние годы гости меня своим вниманием меня беспокоят редко. Но вас, молодой человек, я узнал. Проходите, сейчас стул дам…

Он открыл дверь, вышел в соседнюю комнатку и вернулся с двумя стульями.

— Вот, прошу вас, присаживайтесь…

Мы с Раймундом осторожно присели по другую от старика сторону стола. Я еще раз бросил взгляд на портрет мужичины на стене и узнал его. Ясное дело, чей портрет еще мог повесить на стену старый немецкий монархист!

Отто фон Шмидтке несколько минут внимательно разглядывал меня.

— Итак, молодой человек, вы работаете в культурном центре? Интересуетесь историей этого здания? Так мне Раймунд рассказал.

Я покосился в сторону Раймунда и осторожно кивнул.

— Да, любопытно, что было на этом месте в начале двадцатого века.

Фон Шмидтке откинулся на своем стуле с довольной улыбкой.

— Ну, рассказывать о прошлом для нас стариков самое приятное. Пока не все забыли…

Раймунд ободряюще закивал мне: «старик разговорился»!

— В начале двадцатого века здесь находилось здание, принадлежавшее знаменитой семье Кениг. Отель, ресторан с танцплощадкой. Одним словом: ничего общего с тем, что вы здесь видите сегодня. Вы из какого города?

— Санкт-Петербург.

Он уважительно охнул.

— Да, тогда постарайтесь на минуту потосковать по своему городу. И вы поймете мое состояние, молодой человек.

Я осторожно вмешался.

— Простите, я не такой уж молодой…

Фон Шмидтке поднял бровь. Я живо представил, что он где-то обронил монокль.

— По сравнению со мной вы вообще еще не родились!

Он сказал это спокойно, но надменно.

— Так вот, место было знаменитое. И модное. Посла окончания офицерской школы весь наш курс  был здесь на прощальном балу. Сразу после присяги. Да, вот, у меня осталась фотография…

Старик выбежал в соседнюю комнатку. Я посмотрел на Раймунда: он одобрительно кивал.

— Старик разошелся. Видно, что внимания ему здесь точно не хватает.

Раймунд вздохнул.

— Кроме меня он почти никого не видит.

Фон Шмидтке выбежал из комнатки с большой фотографией в руках.

— Вот, смотрите. Только осторожно, не один год ведь прошел. Конечно, она на картон наклеена, но он уже тоже не первой молодости….

Он осторожно положил фотографию на стол. Я привстал, и осторожно, двумя пальцами, повернул ее к себе.

Три ряда молодых людей в военной, теперь уже незнакомой форме.

Старик гордо ткнул дрожащим пальцем во вторую фигуру справа.

— Вот, какой я был…

Честно говоря, все они были для меня довольно одинаковы. Юнцы с пробивающимися усами. Чрезвычайно гордые собой. И счастливые предвкушением неизвестного будущего. Фон Шмидтке не стал ждать, пока я найду его на снимке. Он обошел стол и ткнул пальцем.

— Вот он я! Во втором ряду второй справа.

Я увидел под его дрожащим пальцем серую фигуру худощавого юнца.

— Да, времена прошли, но вас еще можно узнать!

Он самодовольно хмыкнул.

— Это весь наш курс сразу после принятия присяги. Прощальный бал устроили здесь. То есть, в том здании, которое здесь раньше стояло. Номер в отеле я получил. Должен был пробыть здесь неделю, пока не решат, на какой фронт меня послать – Западный или Восточный. Да, бал… Юноши в новеньких мундирах и девушки-гимназистки.

Он вздохнул.

— Настоящая идиллия! Здесь я познакомился с Эльзой. Небесное создание! Блондинка в кружевном платье. Настоящая немецкая красавица берлинского разлива. У меня даже фотографии ее не осталось. Мы кружились в одном вальсе за другим. Она знала, что мне скоро на фронт. Мы клялись друг другу в вечной любви. Это все происходило так быстро в те жестокие дни…А приказ все не приходил. Потом пришло известие о том, что кайзер был вынужден уехать из страны.

Фон Шмидтке сжал свои дрожащие пальцы.  

— Что вы там написали про какое-то «отречение»?!

Мы с Раймундом испуганно замолкли. Но тон старика вдруг стал более примирительным.

— Верно, кайзер был вынужден отречься от престола. Не мне объяснять, какое это было время. Но сын его был законным наследником! И его дети тоже. Король умер – да здравствует король. А это был КАЙЗЕР!

Краешком глаза я заметил, что Раймунд с удивленным восхищением вскинул брови. Старик признал, что кайзер отрекся!

Фон Шмидтке поднялся из-за стола и заблаговременно согнулся, чтобы не удариться головой о низкий потолок.

— Смута. Война, вроде бы, окончена. Но война гражданская – страшнее. А про меня, по-видимому, просто забыли. Присягал я кайзеру, а не тем, кто пришел после. Зльза навещала меня каждый день. Деньги, выделенные мне, уже закончились. Фронтов не было. Ни восточного,  ни западного… Хозяин гостиницы сжалился надо мной и устроил на работу. Сначала я был просто портье. Потом начались волнения января 1919 года. «Спартакисты» попытались взять власть.

Он вздохнул, потом губы его сжались.

— И что тогда понесло Эльзу именно на эту проклятую улицу?! Тетю поехала навестить. Она была очень добрая девушка, а тетя уже несколько дней болела. Когда она сидела у тети, началась стрельба. Она думала, что проскочит. Не проскочила….

Он замолчал.

— Шальная пуля. Она попала ей прямо в голову. Смерть была мгновенной. Для родителей она поначалу просто пропала. На следующий день они бегали все морги. Эльза нашлась с третьей попытки. Не знаю, как я пережил все это. Я был на похоронах. Потом мне рассказывали, что я не проронил ни слова. У меня больше не было ни кайзера, которому я присягал, ни девушки, которую я любил, ни фронта, на который меня должны были отправить.

Фон Шмидтке перешел в другой угол комнаты.

— Я воспитан так, что присягу даю только один раз. Если самого кайзера больше нет, то освободить меня от присяги сможет только его законный наследник. А он за мной так и не пришел… Потом к власти пришел этот сумасшедший ефрейтор. Его людишки обрабатывали меня не раз. Но что они ожидали от убежденного монархиста!

Отто фон Шмидтке хмыкнул.

— Потом война. Хозяин отеля относился ко мне очень хорошо. Он помог мне достать вполне легальную справку от психиатра: «человек, который с 1918 года ждет приказа кайзера». Долгое время это спасало. Но в конце войны они забирали в «Фольксштурм» и старых, и малых, и сумасшедших. Английские и американские бомбардировки… В Берлине не было ни одного дома, который не был бы разрушен или поврежден. Потом с земли била советская артиллерия. Все прятались по подвалам и бомбоубежищам. Ноя к тому времени уже жил в подвале!

Меня пытались затащить в «Фольксштурм». Старушки в пальто с лисьими воротниками с фаустпатронами на плечах. Жуткое зрелище. Мне даже расстрелом угрожали в случае отказа. Но Английская бомба, угодившая в местный штаб вермахта, прекратила эти угрозы. В округе все лежало в развалинах. До меня уже никому не было дела….

Видно было, что старик был утомлен своим рассказом. Я хотел что-то спросить, но не решился.

— Да. От Берлина тогда мало что осталось. Старики помнили русских по Первой мировой. Высокие, здоровые.  Когда в Берлин вошла Советская армия… Будто серые мыши по улицам с автоматами бегали. За время большевизма рост людей уменьшился. Хроническое недоедание. Но это им не помешало сокрушить Третий рейх. А все потому, что не может ефрейтор заменить кайзера!

Фон Шмидтке ударил кулаком по столу так, что мы с Раймундом вздрогнули. Старик успокаивался несколько минут. Потом взглянул на портрет Вильгельма Второго, висевший на стене, будто в поисках у него поддержки.

— Но после войны легче не стало.  Создание странной «ГДР». Раздел страны. Здесь очередной социализм строили. Я во время обзавелся справкой, что голова моя была серьезно повреждена во время бомбежки. Это было не сложно: я ведь своих убеждений не скрывал. Для местных властей я был ненормальный. Они строят немецкое социалистическое государство, а какой-то старик приказа от кайзера ждет! Я их не пытался переубеждать.  История доказала, что было более безумным: ждать приказа кайзера или строить социализм?!

Дом после воны перестроили. Но подвал остался. Мне приходилось каждый вечер встречаться на лестнице с советскими офицерами. Узнав, что я отказался воевать за Третий рейх, они меня даже в антифашисты записали, и были очень любезны. Пока были трезвы.

Фон Шмидтке откинулся назад.

— Вот. Социалисты исчезли, а я все еще жду своего приказа. От законного кайзера. Руководитель подвала. На пенсию так и не вышел. Я вас  не утомил?

Лицо фон Шмидтке исказила гримаса, какая бывает во время приступа зубной боли.

— Опять эта упрямая бездарность изображает игру на саксофоне!

Я удивился.

— Господин фон Шмидтке, неужели вы здесь что-то слышите?! Мы же в подвале…

Старик хмыкнул.

— Молодой человек, посидите в подвале с мое, научитесь реагировать на каждый шорох. А уж если кто-то каждый день фальшивит всего тремя этажами выше…

Я понял, что старику пора отдохнуть. Мы с Раймундом синхронно поднялись со своих мест.

— Большое спасибо, господин фон Шмидтке! Вы можете ответить лишь на один вопрос: сколько вам лет?

Фон Шмидтке поднял бровь.

— Это не трудно подсчитать. Вся моя жизнь – история Германии двадцатого века.

Мы с Раймундом уже подходили к дверям. Я обернулся.

— Не многие дожили до ваших лет. Как вам это удалось?

Старик развел руками.

— Я очень устал от всего пережитого. И рад бы уснуть вечным сном и, наконец, отдохнуть.  Но приказа кайзера на этот счет тоже не было. И нашему подвалу руководитель нужен….