Я помню с детства сказки Гофмана.
А еще мой отец, географ и литератор, сам сочинял сказки.
Экспромтом. Всегда разные по тематике и длинне…
Помню, когда я сильно и регулярно болел ангиной, то отец ложился рядом, брал мою руку в мою, и на ходу сочинял сказки.
Жаль, что ни я , ни он — их не записывали тогда…Когда и сегодня болею, то среди приступов вижу яркие обрывки сказок отца, которые я слышал пятьдесят лет назад…
А вот Андрей Окулов, что сегодня прислал мне из Берлина очередной свой рассказ, с мифическим, мистическим даже оттенком, заставил меня вспомнить и сказки моего отца.
Они также были необычно ярки, удивительно сочны , и восхитетельно образны…
Александр ЕЛЕЦКИХ.
ЧИТАЙТЕ, И РАССЛАБЛЯЙТЕСЬ!
Андрей ОКУЛОВ
г. Берлин
Дом Гофмана
Этот район считается самым шикарным в Берлине. Леса, сеть озер и бесконечные виллы. Народ тут живет все больше богатый. И чинный. На лошадях по лесу катается. Прогуливается и выгуливает собак разных пород, будто на собачьей выставке. Собаки здесь воспитанные и важные. Только порой их слишком много…
Дорога к замку шла лесом, мимо озера. Это здание я не мог не заметить: оно здесь было единственным. И весьма запоминающимся.
Невысокое, но очень даже приметное. Будто держалось с необыкновенным достоинством. Здесь уже давно отель и ресторан, хотя когда-то это было поместье – дом лесника.
Будто домик из сказки. Аккуратный, с башенкой. И огромное объявление, которое гласило, что гости в купальниках сюда не допускаются. А кругом снег лежит. Сразу представляешь себе группу полуголых дрожащих туристов, которые бегут по льду озерка, на берегу которого стоял отель, в надежде спастись от холода. Из последних сил стучаться в дверь, а официант им строго отвечает, что в купальниках нельзя.
Но в этот морозный день ничего подобного не произошло: чинный народ выгуливал собак, по дороге время от времени проезжали наездники, а лошади оставляли за собой то, что положено оставлять лошадям. Поначалу я раздумывал: не зайти ли в этот таинственный ресторан? Но потом решил, что у него слишком много претензий, достаточно взглянуть на объявление о купальниках.
Дорога моя шла дальше: мимо ресторана и озера, в гору, к охотничьему замку.
Это был самый старый замок Берлина. Охотничий, его построил в шестнадцатом веке курфюрст Иоахим, страстный охотник. Проспект говорил о коллекции живописи, которая здесь хранится. Лукас Кранах Старший и кто-то еще… Во время советской оккупации несколько картин пропало. Вроде бы. Но стащить пару картин в военной неразберихе мог кто угодно.
К слову «замок» это здание подходило не очень: невысокое, с двориком. Величественных и красивых замков в Германии достаточно, но не здесь. Я перешел через дворик и зашел в помещение, которое, вроде бы, было музеем.
Усатый охранник потребовал два евро за вход, и тут же сообщил, что для осмотра нынче открыта лишь эта комната, а картинная галерея на реставрации до самого лета…
Я походил по комнатке-музею. Картины, изображающие сцены охоты. Охотничьи ружья семнадцатого века, копья для охоты на кабанов. Ножи и вилки для поедания трофеев. Стеклянные бутылочки, найденные неподалеку. Несколько медных монет века восемнадцатого. Вот и все. Охранник разговорился с кем-то из старых знакомых. В этот день я оказался единственным посетителем. В полутемном зале чувствовался запах камня. Именно, камня: запах, внушающий доверие к немецкой старине. Испытав уважение за два евро, я поспешил к выходу: уважение совсем не означает интереса. Два служителя отвлеклись от своего разговора и посмотрели на меня с подозрением: что ему здесь надо?! И действительно – что? Просто посмотреть, что здесь есть. Посмотрел. Теперь можно идти.
Возле выхода со двора стояла вездесущая в Германии будка с жареными сосисками. Туристов нет, а сосиски есть. Есть не хотелось. Свернуть направо или налево? К станции можно пройти в любом из этих направлений: к ней ведут все дороги в этом ухоженном немецком лесу. Но странное здание на берегу озера не выходило из головы. Оно было больше похоже на замок, чем тот, где я только что побывал. Я решительно зашагал по тропинке, ведущей к тому самому зданию у озера. Навстречу ехала толстая и довольная собой дама. Поравнявшись со мной, ее рыжая кобыла, будто презрительно фыркнула: дескать, ходят тут всякие…
Поместье Паульсборн любопытно разглядывало меня черным глазом угловой башенки. И снова вокруг не было ни души. Странно: неужто, все местные обитатели выгуливают в лесу собак или гарцуют на лошадях?
Я еще раз недоверчиво поглядел на объявление о купальниках, но все же решил зайти внутрь. Это было поистине что-то…
Первый же официант начал улыбаться из противоположной двери.
— Добрый день! Чудесная погода, не правда ли?
Сразу стало понятно, что посетителей в ресторане в это время было немного.
Официант был подчеркнуто, вежлив, но недоверчиво рассматривал мою скромную куртку.
— Вам столик у окна? Пожалуйста: вид на озеро. Только оно сегодня подо льдом… Но, можете на лошадей и собак полюбоваться.
Я посмотрел в сторону окна: все было ровно так, как обещал официант. Он принес меню.
— Рекомендую филе из судака. Оленина тоже весьма. В общем, многими блюдами мы просто гордимся…
Я с любопытством просмотрел меню. Изящно и добротно, но не сногсшибательно.
Официант подошел, принял заказ и доверительно сказал:
— Если вы приехали, чтобы посмотреть на господина в коричневом пиджаке, то сегодня его не будет. Озеро-то подо льдом….
Я отложил вилку и вопросительно посмотрел на официанта.
— Господин в коричневом пиджаке? Вы о ком? И причем тут озеро?
Официант был в замешательстве.
— Так вы о нем не знаете? Странно. Мне казалось, о нем знают все посетители. Хотя, вы явно издалека. Вот ваш счет…
Я заметил, как второй официант внимательно и недоверчиво рассматривает меня с другого конца зала. Действительно, пришел в наш ресторан, и ничего не знает про господина в коричневом пиджаке?!
Мне стало неудобно за свое невежество. Но возвращаться, и расспрашивать про неизвестного господина было глупо. Я твердо решил приехать сюда весной.
Но зима в этом году была необычно долгой. Дел у меня было остаточно, уезжать из Берлина я не собирался. Груневальдское озеро исчезать не собиралось. Но за пару месяцев мысль о каком-то господине в коричневом пиджаке возвращалась ко мне снова и снова.
Весна в том году наступила довольно быстро. Только что снег лежал, а тут уже листочки пробиваются. Озеро не исчезло. Как не исчезли собаки и лошади: собак даже прибавилось. Таксист объяснил мне, почему в Груневальде такое собачье нашествие: здесь находился собачий пляж! Рачительные хозяева приводили своих разнопородных питомцев сюда ради водных процедур. Не более странно, чем собачье кладбище или парикмахерская.
Дорога была уже мне довольно знакома. Вот и озеро. Все, лед сошел. Ветер гнал рябь по водной глади стального цвета.
Я решительно зашагал к знакомому ресторану. Не думаю, что официант меня узнал: он был любезен со всеми.
— Добрый день! Господин в коричневом уже появлялся?
Он понимающе улыбнулся.
— Нет, вы как раз во время. Сядете у окна? Вот здесь его будет видно. Через полчаса должен появиться. У вас аппарат цифровой? Не утруждайтесь: его даже на кинокамеру снимали не один раз. А на пленке ничего, кроме озера, не оставалось… Что будете заказывать? Филе судака?
Он записал мой заказ и собирался уйти. Я его остановил.
— А можете поподробнее? Кто это, чье изображение на пленке не остается?
Официант скривился.
— Филе судака здесь подают вполне реальное. Что нельзя сказать о господине в коричневом. Не принимайте его слишком уж всерьез. Он тихий, и клиентов привлекает. Не шумит, не хулиганит. А что на снимках не остается – так это его дело. Равно, как и его имя. Мы ведь имен у посетителей не спрашиваем….
Официант ушел на кухню. Я вперил взгляд в озеро.
Пока ничего особенного: приятный, но сонный пасторальный немецкий пейзаж. Налетел ветер, по поверхности озера снова пошла мелка рябь. То, что появилось из глубины, я тоже сначала принял за бурун на воде. Но это была не волна. Сначала из воды показалась тулья шляпы. Старинной, широкополой. Потом вылезла и вся голова.
Невозмутимое лицо человека с бакенбардами. Он не обращал никакого внимания на воду, которая в несколько струй лилась с полей. Он, будто не чувствуя никакого сопротивления, шел к берегу, опираясь на черную старинную трость. Действительно, он был в коричневом камзоле, коричневых панталонах и коричневых сапогах.
Человек деловито вышел на берег. С одной стороны шел немец в сопровождении двух пуделей, с другой – толстая такса выгуливала своего хозяина. Завидев незнакомца в коричневом, обе собаки, будто по команде, жалобно заскулили и стали жаться к ногам своих хозяев. Незнакомец приветливо приподнял шляпу, с которой падали последние капли воды, и направился к дверям ресторана.
Из окна я видел его довольно подробно. Что больше всего поразило меня, это полное отсутствие мокрых следов от коричневых сапог! А ведь воды должно было накапать целый таз.
Перед дверьми он снял шляпу и с достоинством вошел в помещение. Официант поклонился ему с улыбкой, будто старому знакомому.
— Вода не очень холодная? Вам как обычно?
— Да, я своих привычек не меняю. Поздновато. Вода? Нормальная. Весенняя….
Я попытался ненавязчиво разглядеть его со стороны. Худой, старомодный, но какой-то солнечный. В глазах то и дело вспыхивали огоньки любопытства ко всему окружающему. К посетителям, к интерьеру, к пейзажу за окном. Интересно, видит он все это также, как я, или совсем иначе, что заставляет его глаза искрится?
Официант принес высокий бокал с пивом.
— «Эрдингер», которое вы предпочитаете по жаркой погоде. Или я не прав? Или погода еще недостаточно жаркая?
Незнакомец одобрительно улыбнулся.
— Вы все сделали совершенно правильно, любезный! Я как раз думал именно об этом сорте. Спасибо…
Он положил перед собой на стол какую-то монету. Официант взял ее, поблагодарил клиента, и отошел от стола. Когда он проходил мимо меня, я осторожно полюбопытствовал.
— Простите, можно взглянуть на монету, которой расплатился гость?
Официант улыбнулся и достал монету из кармана.
— Одна двадцать четвертая талера! Неужели вы принимаете ее к оплате?
— Он каждый день платит за свое пиво одну двадцать четвертую талера. Должно быть, в его времена пиво дороже не стоило. Сдачи не просит.
— 1782 год. Сколько тогда стоил бокал пива «Эрдингер»?
Официант пожал плечами.
— Понятия не имею. Да и не важно это. Вы положите монету на стол перед собой.
Я сделал, как мне советовали. Монетка была тонкая, из серебра низкой пробы. Она полежала на столе несколько минут, а потом… исчезла!
Я вопросительно посмотрел на официанта.
— Вот именно! И так каждый день.
— И вы не возражаете? А если каждый клиент будет расплачиваться монетами восемнадцатого века, которые буду исчезать через полчаса? Даже если это одна двадцать четвертая талера….
Официант рассмеялся.
— Такой клиент у нас один. Многие рестораны в Берлине сами бы заплатили немало, чтобы у них каждый день появлялся такой посетитель. Вы хотите еще что-нибудь заказать?
Я помотал головой.
— Нет, я, пожалуй, расплачусь. А когда он уходит?
— Господин в коричневом? Скоро. Вы сами все увидите.
Официант удалился. Я снова принялся разглядывать незнакомца, тем более что он пристально смотрел в окно, и мой взгляд оставался незамеченным. Тонкий профиль, бакенбарды, коричневый пиджак. Кого он мне напоминает?
Ладно, если ошибусь – извинюсь. А то — когда я в следующий раз буду здесь?
Я поднялся и подошел к его столику.
— Господин Гофман, если не ошибаюсь?
Он повернул ко мне голову.
— Не ошибаетесь. Эрнст Теодор Амадей. Но разве мы когда-нибудь виделись?
Я улыбнулся.
— Нет, я просто угадал. Ваш портрет знаком мне по иллюстрациям к вашим произведениям. Мне показалось, что все указывает именно на вас…
Он оживился.
— Присаживайтесь! Вы первый, кто меня узнал за много-много лет. Человек! Еще одно пиво для этого господина. Вы любите «Эрдингер»?
На столе появилась еще одна монетка того же номинала. Официант с благодарностью положил ее в карман. Мне не очень хотелось темного пшеничного пива, но отказываться было неудобно. Мне показалось, что огоньки в глазах собеседника стали ярче.
— Значит, меня еще помнят? И где, в России! Никогда бы не подумал….
Я пригубил из своего бокала.
— Да, популярность у вас немалая…. По «Щелкунчику» давно балет поставлен.
— Балет?!
Он приосанился.
— Вы меня порадовали. А что вам больше всего нравится из моих произведений?
Я замялся.
— Все время открываю для себя новые. «Крошка Цахес», наверное.
Он будто сдала свой профиль еще более гордым.
— Я сам считаю его удачным! Сколько таких «цахесов» я встречал в своей жизни….
— Я тоже. Хотя и много лет спустя.… А чем вы занимаетесь каждый день? Кроме того времени, что пьете здесь пиво?
Гофман поставил свой опустевший бокал на стол и посмотрел в окно.
— Тем же, что и раньше. Наблюдаю…
— Со дна Груневальдского озера?!
Он будто удивился.
— Почему нет? Не самое плохое место. А летом, когда вода прозрачная, мне оттуда видно гораздо больше, чем прохожим с берега. Стрекозы над водой летают. Многие рыбы меня знают, чуть не хвостами виляют при встрече. А вы надолго в наши края?
Солнце разыгралось вовсю. Его лучик падал через окно на бокал с темным пивом, и увязал где-то на середине.
— Только мне показались странными змейки, которые в «Золотом горшке» ползали в ветвях. В Европе змеи по деревьям не ползают. Конечно, произведение фантастическое, но ведь не роман ужасов. А то представишь себе, как сидит человек под деревом, а ему на голову падает здоровенная гадюка! Сразу не по себе становится…
Надолго ли? Не знаю. Все мы здесь временно. А вы надолго избрали своей обителью Груневальдское озеро?
— Озеро? Пожалуй, навсегда. И не я его выбрал. Мне отвели…
— Кто?
— Те, кто позволяет мне каждый день приходить сюда. Ненадолго. И, потом, почему – озеро? Здесь несколько озер. Ледниковые. Под водой они соединены. Все ж разнообразие…
Публика не особенно интересовалась нами. Они ели, пили, и осматривали интерьер.
— Вы никуда не спешите?
Я призадумался. На минуту.
— Да, нет, вроде…
Гофман поднялся с места.
— Мне уже пора. Хотите пройтись со мной немного?
Предложения было заманчивым.
— Польщен. С удовольствием.
Я уже расплатился, в ресторане меня ничего не задерживало. Гофман вышел первым, я последовал за ним. В дверях обернулся, чтобы попрощаться. Все посетители, как один человек, смотрели нам вслед и молчали. Вероятно, зрелище было необычным для всех. Я кивнул официанту, и быстро зашагал вперед. Человек в коричневом надел свою шляпу, перешел через улицу, и остановился.
— Господин Гофман, вы куда? Охотничий замок – направо. Или вы хотели в лес?
Старик улыбнулся.
— Молодой человек, вы видели, откуда я пришел к лесничеству? То есть, откуда я зашел в ресторан?
Я тоже остановился на берегу озера.
— Видел. Вы вышли прямо из озера. И совсем не промокли.
— Вот именно. Следуйте за мной….
Он грациозно выкинул трость вперед и погрузил ее в воду.
Я замешкался.
— Господин Гофман! Вам привычно. Но как же я? Я ведь, вроде, живой….
Он зашел в озеро до пояса, но обернулся.
— Что-то вы больно пугливы. Или воды боитесь? Вы же со мной. Я вас пригласил, значит – я за вас отвечаю. Смелее!
Отступать было неловко. Я осторожно подошел к воде, занес ногу, осторожно опустил ее.
Она ушла под воду по щиколотку. Странно, но я ничего не почувствовал. Только при погружении, сопротивление среды стало более ощутимым: не воздух, все-таки. Но я не чувствовал даже сырости. Шаг, другой. Вода дошла до горла. Я чуть замедлил шаг. Потом взглянул вперед: человек, который шел впереди, уже скрылся под водой. Я набрал в легкие воздуха побольше, и сделал три шага вперед.
Вода накрыла меня с головой. Солнце светила достаточно ярко, но внизу мир полностью преобразился. Движения стали более плавными: вода задерживала их постоянно. Мне надоело давиться, и я открыл рот.
Не произошло ровным счетом ничего.
Гофман заметил мои сомнения. Он остановился и обернулся.
— Вот видите! Я же говорил, что пока вы со мной – все будет нормально. Дышать здесь не обязательно. Течение здесь не сильное – озеро все-таки….
Ноги поначалу скользили, но вскоре я приноровился. В коем это веке снова придется отправиться на прогулку по дну озера в компании с немецким классиком, умершим в первой половине девятнадцатого века? Хотя, учитывая содержание произведений Гофмана, ожидать от него можно было только что-нибудь оригинальное.
Света пока было достаточно – солнце, пробивавшееся сквозь воду, выглядело оригинальнее, чем наверху.
Да и зашли мы не очень глубоко. Я обогнул куст водорослей, и зацепился за какой-то ящик.
Гофман остановился.
— Я набрел на этот сундук много лет назад. Он давно уже не заперт. Какое же таинственное озеро без клада?!
Я нерешительно нагнулся. Сундук наполовину врос в грунт. Я осторожно приоткрыл крышку.
— Он полон монет! Минутку…. Они все – одного номинала. Одна двадцать четвертая талера. Странно… Откуда он здесь?
Собеседник пожал плечами.
— Я писатель, а не сыщик. Мог бы придумать для вас историю про этот сундук, но зачем? Озеро древнее, мало ли здесь тайн? Я каждый день беру в этом сундуке пару монет. И вот что странно – их количество не уменьшается! С чего бы это?
Я с каким-то детским азартом запустил руку в груду монет.
— Это потому, что каждая монета, которую вы оставляете в ресторане, исчезает через несколько минут. Теперь я знаю куда. Монеты просто возвращаются в сундук на дне.
Гофман удивленно покачал головой.
— Вот оно что… Неудобно как-то перед официантом. Но я плачу исправно. Всегда.
Серебристая форель поравнялась с нами. Мимо собеседника она проплыла равнодушно, но от меня резко шарахнулась в сторону.
— На меня рыбы странно реагируют. Равно, как и собаки на вас.
Гофман поднял голову. На поверхности солнечные лучи будто перескакивали с одной волны на другую.
— Собаки? Да, я замечал. Но это странно. К собакам я всегда хорошо относился. Вот к некоторым хозяевам – очень даже по-разному.
Солнце отошло куда-то, и вокруг сразу резко потемнело. Я видел только силуэт моего спутника.
— Вам трудно передвигаться?
— Я вас почти не вижу. Здесь вдруг потемнело…
Темная фигура приблизилась ко мне из глубины.
— Молодой человек, держитесь за мою трость. Вы еще не привыкли к глубине, и к местному освещению. А нам скоро сворачивать…
Я ухватился за конец его трости. Трость была гладкая, и все время норовила выскользнуть из рук. Мне приходилось держаться за трость, и одновременно нащупывать ногами скользкое дно.
— Господин Гофман, а почему выбор пал именно на этот ресторан?
Он явно куда-то свернул: я вытянул руку, и она нащупала каменную стену.
— Что это?!
— Я же говорил, что озера здесь соединяются подводными ходами. Почему Паульсборн?
Здесь когда-то поселился барон, который хотел жениться на дочери своего генерала. Фридрих Великий ему этого не разрешил. За это барон был изгнан из полка. Молодые сбежали: они снимали углы, мыкались без денег… Только когда Фридрих скончался, его преемник смилостивился над непокорным бароном, и подарил ему поместье Паульсборн. Позже оно стало лесничеством. Еще позже – отелем и рестораном. Я бывал здесь когда-то… А теперь бываю каждый день. Вот мы и вышли…
Вода стала светлее, а склон явно шел на подъем. И тут я увидел… нечто. Свет отражался от какой-то гладкой поверхности. Я долго пытался определить, что это. Как будто отвечая на мои мысли, спутник поспешил дать четкое определение этому предмету
— Это всего лишь пузырь. Пузырь воздуха. Он не пускает воду внутрь. Я-то к воде привык, а вот книги мои могут ее не понять…
— Какие книги?
Он бросил через плечо.
— Мои книги. Сейчас сами увидите.
Подойдя к блестящей стенке пузыря, он обыденно шагнул внутрь. Поверхность чуть прогнулась и пропустила его. Я чуть замешкался. Из пузыря высунулась голова в шляпе.
— Молодой человек, что вы остановились? Начали следовать за мной, так не останавливайтесь!
Голова убралась внутрь прозрачной стенки. Я потрогал рукой поверхность. Рука без особого усилия прошла внутрь. Не оставаться же на дне озера одному? И я решительно шагнул вперед. Прямо в блестящую стену передо мной. Мне показалось, что она разошлась с негромким хлопком. И беззвучно сошлась за спиной.
Я стоял на зеленой лужайке. На зеленой лужайке на дне озера. Откуда она здесь?
Я ошалело разглядывал траву под ногами.
— Молодой человек, не топчите траву: она здесь плохо растет, света, наверное, не хватает! Идите сюда, я жду.
Гофман нетерпеливо постукивал тростью по песчаной дорожке, которая начиналась сразу за газоном. Откуда трава на дне озера? Наверное, оттуда же, откуда и водяной пузырь с домиком внутри…
Я зашагал по дорожке. Гофман прошел между двух розовых кустов. Но меня больше удивил дом. Маленький, одноэтажный, настоящий фахверк под черепичной крышей. Полностью его осмотреть было невозможно: освещение в водном пузыре было слабым. Зато окна домика светились мягким светом. Звонка на дверях не было. Гофман поднялся по ступенькам и толкнул широкую дверь
— Милости прошу!
Я робко поднялся на крыльцо и зашел внутрь.
— В доме еще кто-то есть? Свет горит.
Гофман надевал домашние тапочки.
— Можете не разуваться… Свет? Он всегда здесь горит. Поначалу было необычно, но я привык.
Я осмотрелся. Гостиную освещала голубая лампа, что стояла на широком столе посреди комнаты. Округлая, а сверху – чуть приплюснутая. Никаких шнуров от лампы никуда не тянулось. Мне поначалу подумалось, что внутри должна гореть свеча. Потом я сообразил, что она горела все время, пока хозяина не было в воздушном пузыре. Я разглядывал лампу слишком долго, потому, что Гофман осторожно тронул меня за плечо.
— Модой человек, я был бы рад подарить вам эту вечную лампу, но неужто она интересует вас больше, чем беседа с ее пожилым хозяином?
Я извинился.
— А дверь здесь никогда не закрывается?
Хозяин вышел в соседнюю комнату, бросив на ходу:
— Вы опасаетесь воров на дне Груневальдского озера? Я – нет. Кофе хотите?
Я несколько оторопел.
— Верю, что воров здесь нет. Но откуда здесь кофе?! И как вы разожжете огонь под водой?!
Хозяин, силуэт которого я видел достаточно хорошо, насыпал молотый кофе в турку. Оставшись доволен дозой, он, держа турку на вытянутой руке, он вышел из домика. Я видел через окно, как он побежал по песчаной дорожке прямо к краю воздушного пузыря. Он вытянул руку с туркой прямо через стенку пузыря в озеро, набрал воды, и втянул руку назад. В этот момент, со стороны озера, подплыла огромная рыба. Я невольно вздрогнул: рыб такой величины я увидеть не ожидал. Она тыкалась мордой в стенку пузыря и беззвучно открывала рот. Гофман повернулся к границе своего подводного владения, и, не выпуская турки из рук, высунул голову из пузыря. Я видел, как рыба беззвучно шептала ему что-то на ухо. Гофман кивнул головой, и что-то ответил рыбе. Его слов я не слышал. На форель рыба была не похожа. Скорее – на китовую акулу. Она с любопытством смотрела на меня и периодически поворачивалась, чтобы посмотреть другим глазом. Гофман потрепал ее по боку, будто собаку, и вернулся в пузырь. Он быстро взбежал по ступенькам с туркой в руке.
— Заждались? Извините, рассыльная рыба меня задержала. Она интересовалась, принести ли новую партию кофе. Он скоро должен вскипеть…
Он поставил наполненную турку на плоскую вершину лампы. Содержимое быстро начало шипеть.
— Значит, эта китовая акула снабжает вас кофе?
Гофман не отрывал глаз от турки.
— Китовая акула? Странное название. Это рассыльная рыба. Она снабжает меня всем необходимым. Благо, в ее брюхе даже человек поместится…
Он достал из шкафа, что стоял позади, две фарфоровые чашки. Кофе как раз начал закипать.
— Так, кажется, во время я его снял…
— Так это у вас и лампа, и плитка? А отчего она работает?
Гофман аккуратно налил кофе в обе чашки.
— Вроде, поровну… Вы про лампу? Она всегда горит. И кофе подогревает. Пока я здесь. А раз я здесь всегда, то и она всегда готова для меня постараться. Почему?
Потому, что домик старика Гофмана стоит в воздушном пузыре на дне Груневальдского озера. Потому, что кофе ему привозит рассыльная рыба. Потому, что пиво он каждый день ходит пить в поместье Паульсборн, а кофе пьет у себя на дне. Ваше любопытство удовлетворено?
Я еще раз подозрительно покосился на лампу с плоской верхушкой, и отхлебнул из предложенной мне чашки. Да, лишних вопросов старику лучше не задавать…
Я осмотрелся. Гостиная, стол с лампой посередине. В соседней комнате угадывалась библиотека: стеллажи с книгами стояли и слева, и справа.
— Как вам мой кофе?
Кофе был ароматный, нос каким-то странным привкусом. Он был удивительно свежий, будто из зерен, провеянных на весеннем ветерке над озером.
— Спасибо… Я такого никогда не пробовал.
Гофман довольно улыбнулся.
— И не думаю, что когда-нибудь попробуете…
Я допил свой кофе, осторожно поставил чашку на стол, поднялся и подошел к двери в соседнюю комнату.
— Простите мое любопытство, но можно взглянуть на остальные комнаты?
Гофман поставил свою чашку на стол, и опередил меня.
— Здесь книги. Пойдемте, поинтересуйтесь
Он провел меня в соседнюю комнату. Точнее, это была библиотека. Скорее, библиотечный коридор…
Направо и налево тянулись длинные трехэтажные стеллажи с книгами. Трехэтажные. Здесь уже освещение синей лампы было слабым, а своего источника освещения здесь не было.
— Поразительно! Можно взглянуть?
Хозяин кивнул. Я снял с ближайшей полки одну из книг. Она была в кожаном переплете. Я открыл первую страницу.
— «Мои озерные наблюдения». Эрнст Теодор Амадей Гофман. Года издания нет. Названия издательства тоже. Она вся рукописная!
— Неужели вы думаете, что у меня здесь и своя типография имеется? Вон, в углу – маленькое бюро с чернильницей. Здесь все эти книги и написаны.
Я попытался разглядеть, где кончается левый «библиотечный коридор». Конец его терялся в полумраке. Потом посмотрел направо: результат был тем же.
— Какие авторы еще есть в вашем собрании?
Старик пожал плечами.
— Они мне ни к чему. Эту библиотеку я пополняю своими новыми книгами постоянно. Моя библиотека это мастерская, а не читальный зал.
-Извините, господин Гофман, но я знаю многие из ваших произведений. «Озерных наблюдений» я среди них не помню….
Гофман посмотрел на меня с ласковой укоризной.
— Все, что стоит на этих стеллажах справа и слева, я написал здесь. После 1822 года. Когда и попал в этот воздушный пузырь на дне. Многие издательства отдали бы любые деньги, чтобы заполучить любую из этих книг. Но им это не грозит.
Я молча смотрел на пахнущие кожей стеллажи.
— А как далеко тянутся эти два коридора?
Гофман взял из моих рук книгу и поставил ее на место.
— Достаточно далеко. Посчитайте, сколько мог написать старик Гофман за все это время. Я бы пригласил вас прогуляться, но уже темнеет А дать вам хотя бы одну книгу на вынос я не могу. Да и не пронесете вы книгу через озеро. В следующий раз заходите: может быть успеете прочесть что-нибудь… А сейчас наша прогулка и так затянулась….
Он вышел в прихожую и надел свою шляпу. Я понял, что без провожатого мне отсюда не выбраться. Я поблагодарил хозяина за кофе, и вышел наружу. Гофман опять зашагал впереди, выбрасывая вперед свою трость. Мы прошли между розовых кустов, и вышли к границе воздушного пузыря. Я боязливо огляделся, опасаясь встречи с «рассыльной рыбой». Но в подводных сумерках ничего не было видно. Я оглянулся: синий огонек удалялся. Гофман первым решительно «прорвал» воздушный пузырь. Я последовал за ним, но, выйдя за границу воздушного колпака, окликнул хозяина.
— Господин Гофман! Я вспомнил. Еще в «Золотом горшке» старуха ведьма кричала студенту Ансельму: «попадешь под стекло»! Вам не кажется, что вы напророчили себе что-то? Я вспомнил, что произошло в 1822-м году. В этом году Эрнст Теодор Гофман скончался. Здесь, в Берлине…
Гофман замедлил шаг.
— Молодой человек, вам все равно никто не поверит. Как бы вам самому не очутиться с такими рассказами не под стеклом, а в желтом доме. Я старше вас, и знаю по личному опыту, как наше общество относится к таким теориям. Нам скоро выходить…
Я понял, что уже начал уставать. Мы зашагали навстречу светлой поверхности озера. Сначала вышла голова Гофмана, потом, отпустив уже ненужную трость, вышел и я. Вечерело. На берегу никого не было видно. Те же деревья. Но местность была мне незнакома. Я начал стряхивать с себя воду, и только тут заметил, что собеседник вылез из озера только наполовину.
— Господин Гофман, что же вы не выходите на берег?
Он помотал головой.
— Я и так с вами порядком задержался. Вы заметили, что мы выходим не из того озера, в какое вошли?
Я осмотрелся вокруг.
-Действительно, и отеля нет… Где мы?
— Крумме Ланке. Так называется следующее озеро в Груневальдской цепи озер. Я же говорил, что они соединены. Мы могли вылезти и не здесь, просто время поджимает. Да, чуть не забыл…
Он сунул руку под воду, и стал шарить в невидимом для меня кармане пиджака. Потом он вынул руку, и, подняв целый фонтан воды, бросил что-то по направлению ко мне. Я изловчился, и поймал блестящий предмет. Это была монета.
— Извините, больше у меня ничего нет. Только сундук с монетами в одну двадцать четвертую талера. На память. Может, и не исчезнет…
— Спасибо, господин Гофман! Никогда не забуду эту приятную прогулку.
Он приподнял шляпу, улыбнулся, и исчез в глубине.
Я удивился, насколько быстро обсохла моя одежда.
На ближайшей улице я поймал такси. Шофер удивлялся, когда я несколько раз за поездку, доставал из кармана монетку, и рассматривал ее в сумеречном свете. Но когда я расплатился стандартными евро, он успокоился.
Подаренная мне монетка в одну двадцать четвертую талера никуда не исчезла.
К чему бы это?
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.