Ожога… на теле

    Если проехать по сельским районам  Липецкой области, то  можно заметить – сколь печальны и пустынны руины местных храмов. И разрушены то они не варварами, не пришедшими на нашу землю иноверцами, а  — местными  шалопаями,  по наущению той силы , что  объявила своего картавого  вождя божеством. И  до сих пор, не предав его труп земле – поклоняется тому, кто повелел считать Православие – «опиумом для народа»…

 

  Помнится. что второй поток разрушения церквей был при Хрущеве, ведь это он объявил на весь мир, что в 1980 году покажет стране последнего попа… И снова – стали скидывать колокола на землю, рушить уцелевшие храмы, запрещать проводить Пасху и иные церковные праздники. И по великим праздникам, по команде сверху, напротив соборов – устраивались комсомолом  разгульные игрища, где вместо псалмов и молитв – звучали  скабрезные частушки и танцевали пьяненькие строители социализма с непонятным для просвещенной Европы лицом.

   Эта история произошла в 1958 году. ЕЕ еще помнят  в липком селе Ожога, где церковь уцелела чудом.  Там   в это время служил  отец Петр – выходец из Сибири, из крепкой семьи кержаков, потерпевшей в годы сталинских репрессий.

                                   ПОЗВОНОЧНОЕ  ДЕЛО

-Але! Это редакция? – голос в трубке звенел радостно, словно человек выиграл в лотерею автомобиль.

-Да, редакция  молодежной газеты «Ленинец»…

-Приезжайте, тут в «трезвяке» поп сидит!  В рясе, с крестом, среди алкашей. Говорят, забрали его из ресторана, где он то ли побил кого, то ли зеркало разбил.

Действительно, в стране, где в дни зарплаты половина деревни напивалась в стельку и где журнал «Крокодил» щедро  пестрел карикатурами на тему «Зеленого Змия» —  священник в вытрезвителе – это была настоящая газетная сенсация. Тем более и  обком  регулярно тормошил редактора.  Требовал  проводить  среди комсомольцев политику партии —  «на войну с религиозным дурманом». Дело по этому звонку могло принести  хороший идеологический капитал молодежной газете. Где время от времени выступал очередной научный атеист из института. Популярно  разъясняющий молодежи  , что Бога нет , потому как Библия – книга очень толстая, ненаучная и написана людьми без академического образования и профессорских степеней. Главный редактор «Ленинца» вызвал к себе заведующего отделом  , чтобы срочно дать журналистское задание – написать о попе, что сейчас прозябает в липецком вытрезвителе.

                                      ВСТРЕЧА В РЕСТОРАНЕ

-Какой поп? — недоуменно переспросил сержант, дежурный по  вытрезвителю , рассматривая журналистское удостоверение.

 

-Это не у нас, это тебе надо в КПЗ ехать !- уверенно сказал начальник вытрезвителя, пояснив: «Грех большой – священника  вместе с алкашами помещать. Я не разрешил. Взяли попа ведь по звонку сынка одной городской  «шишки» , не по делу взяли!  Он ведь трезвый совсем. Точно! Ну и отвезли его для разбирательства в КПЗ…»

   …Священник сидел в КПЗ вместе с уголовниками. Зэки относились к батюшке с почтением, один даже   попросил благословения,  громко высказавшись насчет  тех, кто даже служителей культа  бросает на нары…

-Ничего, батя,  образуется…За что хоть тебя забрали? Убил кого или кассу церковную взял? – полюбопытствовал зэк, с фиолетовым  Лениным  на груди.

-Господи, не за что взяли ведь! – отец Петр судорожно  сжимал  наперстный крест, оторванный в ресторане от цепочки молодыми негодяями. И он рассказал сокамерникам свою историю. В переполненной  КПЗ  на полчаса стало тихо…

   …В Липец батюшку вызвали в епархию, по делам церковным. От Ожоги до Ельца он ехал долго,  затем трясся попуткой до Липецка. В  Ельце, на вокзале, едва отлучась , чтобы  прочесть расписание автобусных маршрутов , отец Петр обнаружил вернувшись, что кто-то украл его корзину,  зря оставленную без присмотра  на скамейке. В корзинке  была нехитрая крестьянская еда – сало, вареный  картофель в мундире, хлеб и  початая бутылка домашнего кваса. Голодный и весь продрогший, решив все свои дела, отец Петр устроился в гостинице. Октябрьский  день короток , к вечеру батюшка прочувствовал невыносимый голод. Конечно —  целый день на ногах, без еды – невыносимо для пожилого, пусть еще и довольно крепкого человека. Все  столовые уже были закрыты. Зато неслись вкусные запахи и громкие  звуки мелодии из ресторана,  куда, в нерешительности постояв у дверей, заглянул  отец Петр.

  -Наверное, простудился! Подумал священник, ощутив вдруг шум в голове и саднящую боль в горле. Надобно бы сейчас теплого кагору с медом, так ведь я не дома…Он повертел меню в руках, заказал салат, гуляш, затем спросил на всякий случай официантку:

-Дочка, а кагор у вас имеется? А то простыл я , надо бы полечиться как то…

 Официантка, и без того удивленная  появлением попа в рясе, протараторила «Нету кагора, слабых вин мы не держим. Возьмите – «перцовки»,  ведь она от простуды – первое дело, мой муж  так говорит…»

-Да ну?  Ну что же – стакан перцовки, в медицинских целях – не грех…- Сибиряк вспомнил  на миг концлагерь под  Пермью, куда его вместе с семьей  —   из  вагонов с надписью «лошади» ,  выгрузили — на радость  безбожной силе и комарам , вместе с другими кержацкими семьями. И где он познакомился со своим наставником и учителем  — липецким священником  Преображенским.  Там,  в лагерном кошмаре —  от простуды жевали смолу хвойных деревьев. Многим – помогало…Теперь вот – «перцовка».

  Едва отец Петр принялся за гуляш, как с соседнего стола, где шумно гуляла кампания молодых и хорошо одетых людей, в него полетела пробка из- под шампанского…

-Эй дед, ты оглох! – бросивший пробку в отца Петра стильный парень, с ярко рыжими волосами, кричал на весь зал… — Я тебя спрашиваю – ты настоящий поп или с репетиции театра сбежал?

  Священник с укоризной посмотрел на мальчишку, покачал головой и опять переключился на еле теплый гуляш.

-Эй, опиум народный, тебя спрашивают! – закартавила  размалеванная девица,  целясь зеленым горошком из салата —  в рясу священника.

-Жрет  за народный счет и помалкивает, твою мать! – захихикал  все тот же рыжий парень,  подозвав официанта: «Эй, отнеси  за мой счет этому  длинногривому  стакан  водки…

 Тут отец Петр не выдержал, поднялся , отер бороду салфеткой,  подошел к юнцам:

-Стыдно, детки, так себя вести. Грех большой ,  я ведь вам в отцы гожусь…»

-Ты че – охренел, поп? В какие отцы? У меня отец – в горсовете  работает! Понял? А ты, козел длинногривый – пережиток! Вон, товарищ Хрущев обещает , что скоро ни одного попа у нас не будет!  Иди отсюда, тоже мне — отец! – парень с силой оттолкнул священника от стола.…Падая, отец Василий , теряя равновесие, ухватился за стол, потянулась скатерть, с шумом полетели  на ковер блюда, бутылки и рюмки…

-Ах, сука поповская !- завопил  рыжий, вскочил и стал пинать упавшего старика ногами. Зацепил ботинком  за цепь, оторвался наперстный крест…

На шум выскочили официантки. Подбежали, пытаясь остановить лютующего наглеца. А тот кричал на весь зал:

-Глянь, поп напился, упал, всю жратву мою нахрен смел! Пьяница длинногривая, скотина!

-Неправда, я ему стакан «перцовки» всего принесла, так он нетронутый  еще стоит…-попыталась вмешаться официантка…

-А ты не вмешивайся, сучка! Пускают в ресторан пьяных попов! – орал распоясавшийся начальственный выкормыш.

   …Избитый священник выходил из столовой. Вслед ему неслись крики , с угрозами вызвать срочно милицию, чтоб те забрали «алкаша в рясе».

-Господи, зачем я зашел в ресторан?! Потерпел бы от голода, чай не впервые…- Отец Петр  массировал отекшее плечо, когда вдруг сзади подкатил  милицейский «воронок» и дюжие ребята взяли старика под локти. Один спросил:

 

-Это вы — тот поп, кто в ресторане посуду разбил…

— Так ведь он меня – толкнул! – попытался запротестовать священник, но его уже втиснули в «клетку» и позади глухо, как винтовочный затвор, щелкнул дверной замок.

 … В полной тишине КПЗ  отец Петр закончил свой краткий рассказ о визите в ресторан. Зэки недовольно загудели, застучали в дверь:

-За что беспредел, волки поганые , творите! Священника запросто так сюда сунули! Он же совсем без вины! – зэк – «медвежатник», с фиолетовым  Лениным  на груди — долбил в дверь. Пока в камеру не ворвались трое здоровых милиционеров  и не навели порядок, досталось и батюшке…

                      КОМАНДИРОВКА В ОЖОГУ

 В дверь конторы постучали. Агроном Дмитрий, поправив гимнастерку,  из-под которой виднелась тельняшка  и пробасил : «Входите!»

  В кабинет Вошел прилично одетый парень, с чемоданчиком и «ФЭДом» на груди.

-Извините, больше никого сейчас в конторе нет, только ваша дверь открыта…Я —  Анатолий Неберов ,   корреспондент, из «Ленинца». В командировку приехал к вам…»- ладонь у командировочного была потная. Поздоровавшись, он снял фотоаппарат, положил его на стол. Затем корреспондент рассказал Дмитрию о цели визита – написать фельетон о местном попе.

-Об отце Петре? Так он ведь у нас и мухи не обидит! Культурный, обходительный, жалоб на него нет , советскую власть признает. Хоть и в рясе – душевный человек.»-  Агроном искренне удивился, рассматривая вошедшего  .

  Смущаясь, командировочный объяснил, что обком партии настаивает, чтобы после случая в ресторане, где отец Петр стянул скатерть и перебил посуду, как говорится, в пьяном угаре – надо воспользоваться  таким…счастливым случаем.  Для усиления антирелигиозной кампании, одобренной ЦК и начатой Никитой Сергеевичем Хрущевым . И если обком дает задание – то и строго спросит за  четкость его выполнения! – голос командировочного  предательски задрожал, выдавая испуг. В разговоре выяснилось, что сам журналист иного мнения. В душе —  он не хочет участвовать в этой затее, но главный редактор ждет через неделю фельетон, «обличающий религиозное мракобесие и  громящий лично попа Петра из Ожоги.»

-Так что иного написать не могу, себе станет дороже! — командировочный нервно перебирал в руках ремешок фотоаппарата, словно это четки.

 Журналист отогрелся в кабинете, вынул  блокнот, что-то записал. Потом встал, направился к двери.

-Я в церковь,  к отцу Петру, до обеда вернусь…- голос у корреспондента опять предательски дрожал, как у студента перед сдачей экзамена.

                             ИСПОВЕДЬ

 Из двери выглянул  еще могучий мужчина, с седой бородой и усталым взглядом.

-Вы ко мне? Проходите…- отец Петр жестом пригласил  командировочного в избу.  Корреспондента поразило обилие книг. Как в библиотеке – томики стояли на стеллажах, многие книги были с  закладками, на этажерке лежала стопка журналов. «Огни Сибири» — прочел  командировочный на журнальных обложках.

   -Так ведь я сибиряк, до  службы гонял плоты, лес долго сплавлял, а потом – рубил лес, на спецпоселении  долго жил…- пояснил священник, заметив проявленный интерес вошедшего к «Огням Сибири».

-Вы по какому делу ко мне? – отец Петр тревожно покосился на фотоаппарат, столь редкий в этих местах, удаленных от Липецка.

  Четыре часа длилась беседа. Перед глазами корреспондента молодежки разворачивалась суровая судьба людей, что по жестокой воле  Сталина, вместе с многими такими же – лишенными прав из-за только одной неистовой  Веры к Богу  — была вышвырнута с родных гнезд…Он слушал исповедь батюшки, его  стенания  о безверии и бездуховности, которая  уже приводит к хамству и глупости …

-Да разве можно построить счастье на костях и развалинах! — восклицал батюшка, рассказывая, как топили священников вместе с баржами, как расстреливали  профессоров из Петербурга. Как в кабинете следователя , под громадным портретом «железного Феликса»,  пьяные  лагерные палачи , глумясь,   отрезали мошонку  старцу, его  духовному учителю —  священнику Преображенскому  из Липецка…И как тот, истекая кровью, просил  своего единственного ученика  — продолжить  службу Господу, на далекой, но родной ему липецкой земле, откуда были взяты однажды  ночью на поругание два брата-священника….

  Была поведана и ресторанная история, с комментариями, от которых сжималось сердце корреспондента. Было очевидно, что под рясой скрывалась широкая и добрая человеческая душа.

— Вы  нашего  кагорчику то попробуйте! А я теперь зарок дал – не пью совсем! – отец Петр  угощал гостя, придвигая ему блюдо с яичницей, жареных карасей и бутылку церковного вина.

 Вечерело, когда журналист вышел из церковной ограды. Командировочный тоскливо ощущал всю мерзость своего положения . Он был заложником той системы, что отрицая Бога, не отрицала  хамство, насилие и ложь. Где-то в далеком Крыму,  уже  наверняка спал,   находящийся , по сообщению ТАСС,  уже неделю в отпуске —  товарищ Хрущев. Это по его инициативе – местными комиссиями  исполкомов —  срочно признавались ветхими и закрывались – тысячи русских храмов, простоявших со  времен набегов Мамая и Батыя, но падающими  ниц  -перед нашествием «Красной орды» большевиков.

  Впервые за пока еще короткий срок жизни – корреспондент «молодежки»  обозримо  почувствовал – как хрупок, опасен  и лжив этот мир громадной страны. Той  великой державы, где  можно лишиться свободы всего за одно неосторожно сказанное слово. Провалиться  во мрак  концлагерей  лишь за то, что веришь в Бога, а не в коммунизм, за то, что вместо портретов Ленина, Дзержинского, Хрущева – у тебя в доме красуются лики   Иисуса, Божьей Матери и Николая Чудотворца…

                      ИСХОД

   Но через неделю – в «Ленинце» вышел фельетон  Анатолия Неберова — на целую полосу. Украшенный крупной карикатурой пьяного попа,  грозно размахивающего крестом. Слава Богу, в Ожоге «Ленинец» выписывали только в конторе. Этот номер газеты первым, к счастью, прочитал  Дмитрий. Агроном  ошарашено отложил газету, затем взял со стола ножницы, и быстро превратил «Ленинец»  в тонкие полоски бумаги. 

…Костерчик прогорел быстро, огоньки зло вспыхивали, потухая.  Иногда ветер уносил  к забору длинную белую полоску.  А стоящий у  потухшего костра Дмитрий смотрел  вперед, на  ожогинский храм. Глядел  на него с одной  горькой думой – устоит ли это  прекрасное здание, построенное  еще его дедами? .. И ли все же,  как  недавно в селе   Царево,  Борках, Каменке, Солдатском   или Тербунах –  опустеет.  А то и  рухнет,  под напором страшной,  неумолимой силы агрессивного  безбожия.

  Осеннее  солнце высвечивало здание храма. От этого он выглядел гигантской белоснежной свечой, озаряющей этот суетный мир, полный лжи и насилия.

                    Александр ЕЛЕЦКИХ

           Тербуны- Ожога –Воронеж.