Киевский торт

Михиал Трубицин

г. ЕЛЕЦ.

КИЕВСКИЙ ТОРТ 

(этюд из трёх человек).

 

     В слове «дом» ударение падает на второй слог. Если есть два дома, то между ними приходится делать мучительный выбор. С большим предпочтением ко второму. Бориспольский асфальт горячий как твоя ладошка. Зверобой вдоль взлётки. Поднимаюсь над сосновой сушью к облакам, разбивающимся вдребезги безумным солнечным лазером. Математическое солнце в квадрате. Если вернусь зимой, то будет наоборот. Ты услышишь турбины в своём медленном метро, быстро распахнёшь сумку и откроешь ежедневник. Увидишь другой почерк. Более сильный, более диагональный, более диссидентский.

     Нашему дому исполнилось ровно три дня, после того как в понедельник на мои джинсы приземлилась шоколадно-переливчатая блудница. Карий зрачок светится твоим знанием, осторожным невербальным выражением. Землянику лучше есть горстями, равно как и после второй встречи ещё нельзя подставлять друг другу губы. Собирал ягоды ленивыми руками, разминал во рту пьяные горсти, вытирая ладонь розовой слюной

. Откидывался на спину. На небесной доске продвигался самолёт – мистическая рука с белым маркером отмечала на поверхности пушистый уверенный след. Через час, разделяющий наши страны, ты увидела в небе подобную картину. Более мастерскую – в бориспольской сини над исполинской сосенной силой. Над сомлевшей, душистой смолой. Внимательными буквами «эс» — серёжками, которые ты прячешь в лаковой шкатулке…

     Романтичную арку в доме с химерами, средневековые, кованые ворота — оставим другим интуристам для заманчивого портфолио. Слегка опаздываем на литературные встречи. Сядем молча где-то с краю в зелёном зале. Остывающий город испустит пар как изнывающий змей, выловленный из воды, отчего поверхность Днепра станет холоднее, и промежутки между строками поэта заполнятся бежевым воздухом – слабой желтизной неспелой черешни. Медленно послушаем вечернее солнце и пройдём Ярославов вал в поисках кофейни. За угловым столиком выяснятся некоторые интересные подробности нашей гуманитарной организации – моё нетерпение свежих огурцов и твоя нелюбовь к киевскому торту.

     На заднем сиденье «Богдана» не действуют правила кинотеатра. Закон на стороне  полупустой улицы, устало улыбающихся попутчиков, школьной тактильности. Оказывается, наши дома были так близко, что даже странно, что мы не могли встретиться в прошлом году, не передать друг другу сдачу в маршрутке, не столкнуться возле книжной лавки на факультете и не прийти к этому совпадению стремглав.

     Знаешь, в следующем году, перед тем как тебя снова потянет на море, к запахам солёной кожи, а меня в дикие степи — в российскую политическую гнусность, было бы неплохо встретиться на том же месте. Кружиться возле его графики, побледневшей за 365 дней без пристального внимания наших доверчивых зрачков. За год вряд ли поменяется экспозиция музея и диспозиция киевских кварталов, поэтому ты также спустишься от филологического вниз, а я забегу к букинисту на Пушкинскую.

     После такого приёма Москва приветит мусором, спешащей пестротой и хамством. Поймёшь, что здесь торжествует диссонанс. И поспешишь в реально окуджавское метро лишь под глубокий вечер. Буду проезжать Москву-реку, а ты станешь в два раза сильнее редкой птицы. Проеду метромост как обычные заводские стены, и не блеснут среди движущихся огней на тёмной воде твои монетки…

     Дачную темноту пытается превозмочь зелёное солнце радиолы, которому помогают бестолково-услужливые далёкие собаки. Долго не могу уснуть, и мои СМС не пробивают стальной хитин ночного львовского поезда. Нуждаясь в красном откровенном свете, слегка задену торшер. Инерция качающегося света будет сильна в течение часа, преломляясь через минеральное стекло в твоё временное купейное лоно. Собаки отпугнут докучливых попутчиков – ты будешь смаковать дорогу совершенно одна. Пока не потянутся фонари унылых переездов, редкие огни карпатских хат, догорающие головни гуцульских кострищ. Проводник будет видеть сладкий сон, и твои руки выполнят за него обычную инструкцию. Тяжёлая дверь, больно лязгнувшая защёлка.

     Поезд остановится в самом сердце ночи, где тишина и уверенные, резкие звёзды. 

Выйдешь на перрон, в самую точку росы. Отчего была та ночь нежной, и почему соловей может быть счастлив – эти вопросы вдруг станут для тебя по-настоящему риторическими…   

       И ЭТО ВСЕ О НЕМ:

юль 2009 г.

ПОЛИТИЧЕСКИЕ СТИХИ МИХАИЛА ТРУБИЦИНА

 

О Боже, пребывающий на небе,

но в поднебесных долах славный тож!

Чтоб не вздыхать о недуховном хлебе

плебеям – ниспошли дожди на рожь.

Убрать до снега дай, дожить до мая,

трудясь, молясь, позволь вкушать хлеба

и чтоб могла, тебя благославляя,

по чарке в праздник выпить голытьба.

 

Да будет нам холопский страх неведом,

сердца – открыты, непреклонен лоб.

Избавь от стукачей и мироедов,

ревкомов, лжи, колхозов и трущоб.

 

И пусть не кочевряжатся халдеи,

по коим плачут плаха да тюрьма,

а руки кукловодов — “за идею!” —

не загребают души в закрома.

Учи не Словом – обухом и плетью,

но от коросты духа – излечи!

 

Вздохнут колокола всей древней медью,

и пропоют осанну трубачи…

   

                                      Реквием

                     Ты думала, что это навсегда,

                     работала, ресурсов не жалея,

                     Московия, последняя Орда,                     

                     сомкнувшая щиты у мавзолея.

 

                     Замкнувшая границы на замки,

                     глядящая на Запад в перископы,

 пославшая надёжные полки

 стеречь Афганистаны и Европы.

                       

                     Ничто не отвратило смены вех

                     и статуса помойки на задворках,

                     и без тебя вступила в новый век

                     вселенная от Рима до Нью–Йорка.

                    

                     Теперь и навсегда ты – Старый Свет,        

                     кошмар осатанелого пиита:

                     страна снегов, балета и ракет,

                     старуха у разбитого корыта…

УХОДЯ,  ОГЛЯНИСЬ

                                                                     От Казани до Рязани

                                                                            самых лучших вырезали:

чистых духом, умных, смелых,

                                                                                  русских-русских… Словом –

белых.

Из песни

 

Не взбодрит ни наука, ни йога:

одряхлел «атакующий класс»…

Имя этой страны – Безнадега.

Русь, зачем ты оставила нас?

 

Где заступники, где обереги?

Мы несем свой бессмысленный крест.

На гробницах – колючие снеги,

да развалины строек окрест.

 

Обветшали победные стяги.

Наша совесть – в свинцовом долгу…

Сколько было напрасной отваги,

братской крови на белом снегу!

 

Вот и красным пора в путь-дорогу –

в пыль анналов, на самое дно.

Маркс не явится вам на подмогу.

Уходя, допивайте вино.

                                 Бунт

— Не верую в бога! (А веровал встарь…)

Не верю, что «божий помазанник» – царь.

Не буду нести свой поношенный крест!

Кто не работает – да не ест.

 

Мечта идиота: проснулся народ.

За волей, за долей, за правдой – в поход!

Звенела и брызгала рыжая медь,

и Волга, завидуя, стала мелеть:

 

река без начала, река без конца

по степи, пустой как глаза мертвеца,

по шляхам, мощенным костями врагов,

сверкая штыками, текла на Тамбов.

 

И хлынула в город, и краток был бой:

попробуй поспорить с грозой и судьбой!

 

И – к "новым вершинам", вошедши во вкус, –

разрушив Россию, создали Союз,

где вместо царя – сухорукий кинто,

а в Бога (и черта) не верит никто.

 

В кружках политпроса

                          партглотки дерём:

лжевера-де свергнута вместе с царём –

во имя надежды, любви и весны…

Пьём водку и смотрим заёмные сны.

 

ВЫПУСКНИК

 

После вуза попав на вокзал-

новостройку

                     в таежном селенье,

преисполнен похвального рвенья,

я новинки прогресса внедрял.

 

В перерывах листая «Гудок»,

узнавал о высоких примерах.

Как школяр, принимал все на веру,

не умея читать между строк.

 

Все новинки ломались (ба–бах!

Что-то братия не рассчитала…).

И, как древле, кувалда взлетала

в мускулистых, привычных руках.

 

И не встала страна на дыбы

(лишь на уши) от Тикси до Сочи.

Понапрасну

                    игрался рабочий

тяжким молотом

                       общей судьбы.

 

                               ВОЗВРАЩЕНИЕ

                                              На границе русской Азии

и седых афганских гор

двое вышли из УАЗика,

сели, курят «Беломор».

 

Вальдас думает о Флайнеми *),

о Лариске – Макс Жеглов,

прошагав в чаду и пламени,

словно Данте, семь кругов.

 

В ореоле дыма лица их,

тишина в ушах звенит…

По дороге райской птицею

заливался замполит:

 

«Меж крестом и полумесяцем

никогда не быть любви.

Мир войною равновесится;

англичане, шурави **)

здесь вставали в рукопашную,

не щадя чужую плоть,

но ни гордость, ни бесстрашие

не смогли перемолоть».

 

Пой, философ необрезанный

византийская юла!

«Крестоносца» Леньку Брежнева

не отмажешь от котла.

 

Вас немало, впрок закупленных,

так вали на правду ложь!

Все равно орлят загубленных

к мамке с папкой не вернешь.

 

Сколько их легло – отчаянных,

молодых, как ты и я…

На осину – ванек-каинов,

«воевавших» из Кремля!

 

 

———————

*) Флайнеми – деревня в Литве

**) Шурави – советские

 

 

ВРЕМЯ УЩЕРБНОЙ ЛУНЫ

 

Рушится царство твое,

грозный владыка Иване!

Чует пиры воронье,

как барыши – басурмане.

 

В теплую кровь влюблены,

рыщут от Мги до Арбата

внуки ущербной луны —

и не встречают булата.

 

Множится племя иуд;

то в кабаках, то на вече

старых богов продают,

новых пророков увечат.

 

Месяца узкий клинок

вместо былого Ярила

явит заутра восток.

Русское солнце остыло…

 

                                     РУСЬ НЕСВЯТАЯ

 

В скудельницах торных просторов

покоится пращуров прах.

Украинной вольницы норов

железом распят на холмах.

Устав от земного полона,

князь Дмитрий мечтает, как встарь,

рассеять поганых у Дона

и меч возложить на алтарь.

 

Дымится земля под крестами,

встают из разверзшихся ран

несытые Гитлер и Сталин,

за ними — хромец Тамерлан.

Улусы волшбы и мороки,

где нежить вступает в права…

 

Подвижники и скоморохи,

чья слава в преданьях жива!

Иная грядёт несвобода.

Иная сбирается рать

и землю, и душу народа,

и небо от тленья спасать.

Неверье и страх попирая,

стучите потомкам в сердца!

И выстоит

                  Русь несвятая

по воле людей и Творца.

 

МЫ  —  СЕВЕР  

На юг запоздалые птицы

спешат от зари до зари,

и настежь раскрыты границы,

да не на что съездить в Paris.

 

На звонких валдайских просторах

сияют огнем купола

и гнева плебейского порох,

раз вспыхнув, сгорает дотла,

 

чтоб вырвался феникс незримый

из пепла в последний полет…

А в сердце мечта о Любимой

осеннею вишней цветет.

 

Ноябрь ледяные оковы

на воды спешит наложить.

Нет денег, работы и крова,

но до смерти хочется жить!

 

Скитаясь, в снега пеленаться,

сражаясь, урывками спать,

чтоб вишенным именем Настя

не речку, так остров назвать.

 

По-русски не деньги, а имя

поставить на карту (страны):

не все наши девушки – в Риме!

Не все на игле пацаны!

 

Всё злей, всё точнее, всё чаще

берется за глину Гончар,

и верных победа обрящет –

как древле, под гнетом татар.

 

Ещё заживём мы как шведы,

Не веря ни в порчу, ни в сглаз;

историки и краеведы

такое

         напишут про нас!

 

Предателей с грязью смешают,

борцов вознесут до звезды…

Пусть птицы на юг улетают.

Мы – север,

                    и этим

                               горды.                                                   

 НЕВЕРЬЕ  И  СТРАХ  ПОПИРАЯ                                                       

         Впервые я увидел Михаила Трубицына в редакции  елецкой газеты «Красное знамя», куда его только что зачислили корреспондентом промышленно-транспортного отдела. Худущий и длинношеий, как аист, он сидел за столом   над неоконченной рукописью и с аппетитом уплетал морковку. Его старшая коллега, ветеран советской печати, разделявшая с ним длинный и узкий, похожий на гроб кабинет, смотрела на это с нескрываемым отвращением.

        «Представляешь, — шепнула она мне на ухо, отозвав как бы по делу в коридор, — целыми днями жует что-нибудь овощное. Ну прям грызун какой-то! Дай мне волю – застрелила бы и не задумалась!».  Откровение газетной волчицы не волчицы, а дворняжки уж точно, позабавило и удивило: надо же было Мише так настроить ее против себя! И чем? Обычным вегетарианством? Или его неприятием спиртного, о чем, фыркая от  негодования, сообщила она же. Понятно: непьющий репортер – такая же невидаль (древнейшая профессия обязывает!), как балерина-тяжеловес. Но не отстреливать же за это!? Нет, подумалось, тут что-то другое…

       «Секрет полишинеля» недолго оставался секретом. Выяснилось: единственный беспартийный сотрудник редакции М.Трубицын оказался вдобавок ко всему еще и вольнодумцем. Конечно, времена были перестроечные, горбачевские, когда многое уже дозволялось. Но не в такой же степени, чтобы бросать тень на «славное» звание идеологического работника и все, столь же «святое» и, казалось, незыблемое!  А Михаил это себе позволял, став одним из основателей и сопредседателем ассоциации избирателей, где кучковались  самые отъявленные городские диссиденты и прочие недовольные. И пусть редакция не причисляла себя к бастионам надоевшего всем режима, неудобного сотрудника она как-то быстро и решительно отвергла. Предлогом для увольнения, впрочем, стало отнюдь не его вегетарианство и вольнодумство, а вульгарное недовыполнение плана по «строкажу», в чем вчерашний строймастер (по образованию инженер) был несилен.

       К тому же писание заметок и репортажей он справедливо считал делом не самым важным в своей жизни, предпочитая ему то, что давно и властно занимало его целиком, — поэзию. В Ельце, где «поэтом», благодаря творческой группе при той же редакции и ежемесячным литстраничкам, считает себя  чуть ли не каждый сотый   (некоторые уж и собранием сочинений   в  10  – 15 самопальных томов обзавелись) это никого бы не трогало, не отличайся он так отношением к ней. Другой за пару присестов поэму накатает, а он, может, за неделю, а то и месяц — всего одну стихотворную крохотулю. Но какую! Запомнилась его «Русь несвятая»:

      «В скудельницах торных просторов покоится пращуров прах. Украинной вольницы норов железом распят на холмах. Устав от земного полона, князь Дмитрий  мечтает, как встарь, рассеять поганых у Дона и меч возложить на алтарь. Дымится земля под крестами, встают из разверзшихся ран несытые Гитлер и Сталин, за ними – хромец Тамерлан. Улусы волшбы и мороки, где нежить вступает в права… Подвижники и скоморохи, чья слава в преданьях жива! Неверье и страх попирая, стучите потомкам в сердца! И выстоит Русь несвятая по воле людей и Творца».

       Эти, как и другие его стихи, навеянные вселенскими и восточными мотивами, иногда печатались, вызывая в основном недоумение и неприязнь: «Возносится больно! Писал бы, как все, – без заморочек!».

      Вытесненный к девяностым из газетчиков, Миша, впрочем, долго не унывал: устроился ответсекретарем в общество охраны памятников истории и культуры, а по выходным торговал книгами на рынке, прямо под окнами своего дома, где он до сих пор живет в двухкомнатной квартирке вместе с женой, заводской работницей, и тринадцатилетним сыном. Любимое его занятие в свободное время – политические тусовки. Автор этих строк уверен: пройдет время, и местные краеведы в своих опусах о революционных девяностых чаще всего будут называть его имя — как активиста практически всех новообразованных партий, движений и обществ, начиная от «Демроссии» и «Демвыбора» и кончая НТС (Народно-трудовым союзом)  и партией «зеленых». Вдобавок ухитряется руководить литературным объединением «Верба», эзотерическим клубом «Тезис», Духовным альянсом России и еще, наверное, десятком подобных, порою формальных, но отчасти весьма жизнеспособных организаций. Руководит и участвует во всем совершенно бескорыстно, не получая за труды ни цента, за что нещадно критикуем женой и уважаем товарищами, такими же бесшабашными сорвиголовами  из  местной богемы и прочих «белых ворон».

      Ну а на жизнь поэт зарабатывает журналистским пером в крошечной частной газете, широко известной своей склочностью и крикливостью. Позицию издателя (он же главред) не разделяет, что доказал однажды, оставшись за него на пару недель.  Малограмотный политлисток за это время превратился в совершенно иное издание, о чем не без улыбки вспоминают подписчики. Открыв свежий номер «Елецкой газеты», вместо привычных бессмысленных «простынь» на первой полосе они увидели нечто фривольное и занимательное. Одни заголовки чего стоили: «Особенности женского оргазма», «Проституткам – надежную крышу!», «Изучайте русский мат!», «Иисус – колдун ХХIвека»… Тут слилось всё: и стремление, столь органичное для творческой личности, эпатировать обывателя (он и роль непьющего вегетарианца играл больше из поэтического озорства, а в хорошей компании не прочь порой в меру выпить и закусить непостным), и протест против редактора-конъюнктурщика, и чисто  либеральные пристрастия.

       Появились небольшие заработки, появилась возможность издать свою поэтическую книжку. В ней – верность все тем же глобальным мотивам, о чем говорит и название: «От Ельчика до Брахмапутры». Она – карманного формата, в белой мягкой обложке, тонка и невзрачна на вид, но повесомее «томов многопудья» иных рифмоплетов. Иногда  открываю ее наугад и читаю что-то весьма меня трогающее, например:

«Не спасает ни водка, ни йога: одряхлел «атакующий класс»… Имя этой страны – Безнадега.  Русь, зачем ты оставила нас?  Где заступники,  где  обереги?  Мы несем свой бессмысленный крест. Над погостами – белые снеги, да развалины строек окрест. Обветшали победные стяги. Наша совесть – в свинцовом долгу… Сколько было напрасной отваги, красной крови на белом снегу! Вот и «комми» пора в путь-дорогу – в пыль анналов, на самое дно. Маркс не явится вам на подмогу. Уходя, допивайте вино!».

  Или такое, уже много лет созвучное моей душе:

«Но прекрасней, чем молодость,зрелость. Опостылело вдруг каратэ, за «Кайрат» и Кижи отболелось, отоснилась Доронина Т. Отряхнув мишуру, выявляю в море связей  единый закон. И уже не вздохну с журавлями, не взойду  с рюкзаком на перрон. Не сочту неразумно-случайным ни венец, ни острог, ни склероз, созерцая с привычной печалью перфокарту восторгов и слез… Нет на свете ни тайны, ни чуда, лишь друзья и враги – до конца. Есть за что умереть. А покуда – выше стяги, моя крепостца!».

          В крупном городе, тем паче в столице Михаил, наверно, был бы не столь заметен среди себе подобных. Хотя кто знает: среда ведь не только нивелирует, но и возносит до небес! В провинциальном  же мещанском городке, где дарования, тем более столь оригинальные, наперечет, он как некий утес, о который разбивается бездуховность. А поэтому так и хочется сказать, невольно откликаясь на его строки: «Ну да, Миша, всегда есть за что умереть! Но лучше жить и радовать других. Самим фактом своего небезгрешного,  но точно уж не подлого существования!».

Алексей КОЛЯДОВ

Елец

ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ  ИНФОРМАЦИЯ О ЕЛЬЦЕ. ПО ТЕМЕ ПОДБОРОК.

 

 

Сведения к истории демократического движения в Ельце

Во все времена революции выдвигали на сцену новых людей. Не исключение и бескровная российская революция 1991 года, произошедшая в Москве, но готовившаяся перед этим всей страной, в том числе, и провинциальным тихим Ельцом. В нем тоже есть свои герои, буквально перевернувших нашу жизнь событий.

 

 

Ну кто бы мог подумать, что скромный ассистент кафедры физики местного пединститута тридцатилетний Сергей Волобуев после августа-91 возглавит в Ельце общественную комиссию по отбору кандидатов на пост главы администрации города? А ведь было это, было: из песни, как говорится, слов не выбросишь!

Годом прежде он и несколько его единомышленников, либерально настроенных ельчан — врач Юрий Красников, инженеры Евгений Ельников, Владимир Морозов, преподаватель техникума Валентин Зубанов, — создали в городе организацию социал-демократической партии России. Ну, может, не организацию (звучит уж больно громко — организация!), а всего лишь ячейку, к которой позже присоединились рабочие Нелли Савоськина, Дмитрий Полянский, еще несколько человек. А еще раньше, в 1989, журналист Михаил Трубицын, рабочий Алексей Богданов, инженеры Александр Киселев и Владимир Атаманов, архитектор Алексей Попов, экономист Лидия Оборотова, механик Сергей Оборотов, машинист тепловоза, он же местный поэт, Олег Горсков, завхоз городской газеты Алексей Макаров образовали клуб избирателей — один из сотен и тысяч, возникших по стране в ходе горбачевской перестройки. Именно в нем, пока Евгений Ельников, Алексей Макаров, Сергей Волобуев не основали независимую городскую газету "Елецкие куранты", велась поначалу пропаганда демократических идей. Он же, клуб, вместе с социал-демократами организовал в 1990 альтернативное возложение цветов на 9 Мая к Вечному огню у памятника павшим, впервые публично заявив о себе и своих надеждах на реформирование общества на более справедливых началах. Эти две группки, в основном, беспартийных интеллигентов, называвших себя социал-демократами, либерал-демократами (не путать с жириновцами!) просто демократами и просто либералами, стали, в свою очередь, ядром Елецкого отделения движения "Демократическая Россия", созданного тогда же, в девяностом. Наиболее заметными фигурами в нем, наряду с Волобуевым, были Алексей Богданов и Александр Киселев. Именно они вывели в 91-ом отдельную демократическую колонну на традиционной первомайской демонстрации.

Как сейчас в памяти: вот чинно прошла по площади Ленина "колонна трудящихся", естественно, под здравицы штатного выкликальщика, и следом с портретом Ельцина показались они, от силы сотни полторы взволнованных и, чувствовалось по всему, внутренне напряженных мужчин и женщин. В молчании — кто одобрительно, с сочувствием, а кто и с непримиримой ненавистью — смотрели на них собравшиеся на "почетных" трибунах, вчерашние и нынешние (все еще!) "отцы" города. На глазах рушился привычный, вероятно, не столь уж привлекательный для некоторых, но такой надежный и основательный мир социализма с его распределительной системой, руководящей КПСС и надзирающим за всем КГБ. Наверное, во многих головах чугунно шевелилось: а что принесут взамен привычному эти, под ельцинским портретом? Не стало бы хуже! Да и серьезно ли все, надолго ли? Не исчезнут ли в одночасье "перестройщики", как "вешний дым, как утренний туман"?

Надолго! Не исчезнут! После той столь громко заявившей о себе демонстрации либералов, избрания в июле 91-го президентом РФ Бориса Ельцина группа новоявленных елецких реформаторов численно окрепла и набрала авторитет. В ее актив вошли отставной офицер Борис Каплинский, офицеры милиции Александр Чалых, Иван Дорохин, Иван Мокринский, предпринимательница Лидия Гай, журналист и поэт Михаил Трубицын. С группой единомышленников влился в демократическое движение журналист и литератор Алексей Колядов, возглавивший к тому времени межрайонную организацию Крестьянской партии России и комитет поддержки Президента. Примкнули к движению члены городской организации Демократической партии России (ДПР), где наиболее активными проявили себя на разных этапах рабочий Анатолий Лупарев, работница ОРСа отделения дороги Клавдия Белоусова, директор спорткомплекса "Локомотив" Николай Соколов. Свою организацию от руцковского движения "За Родину" возглавил идеологически примкнувший к демократам бывший второй секретарь горкома партии, он же главный архитектор Ельца, краевед и стихотворец Виктор Горлов. Поддержку "Демроссии" оказывал председатель исполкома городского совета Виктор Федяинов.

После 22 августа, подведшего итоги неудачному московскому путчу ГКЧП, неизбежность серьезных демократических перемен стала ясна практически каждому даже в старом, консервативном Ельце. Тогда-то и явился ему в "грозном обличьи" бывший скромный студент Сергей Волобуев. Облеченный доверием и полномочиями своего старшего коллеги, доцента Липецкого политеха и одновременно депутата облсовета Олега Дячкина, только что избранного перепуганной партноменклатурой председателем облсовета, Сергей начинает чинить в Ельце "суд" и справедливость. На членов местного филиала ГКЧП (все — сплошь бывшие руководители города) составляются объективки (правда, они никак не повлияли на их судьбу). Кандидатов на пост главы пропускают через "горнило" революционной комиссии. Предварительный выбор ее пал на троих: начальника отдела снабжения завода "Эльта" Вилена Рыжего, которого, может, потому, что его брат эмигрировал в США и стал там мелким капиталистом, посчитали записным демократом, машиниста тепловоза Олега Горскова, прославившегося в местном масштабе не только как профессионал в своем деле, но и как вольнодумный стихотворец, и, наконец, уже известного нам предгорисполкома Виктора Федяинова, фактически порвавшего несколькими месяцами раньше с КПСС. Его-то, как меньшее зло (все-таки свой, бывший директор картонной фабрики) и выбрал на пост мэра привыкший держать нос по ветру городской Совет. Председателем последнего позже тоже избрали новоявленного демократа, механика местного спецавтохозяйства Алексея Катальникова. В общем, все было как в Москве, Липецке и большинстве других регионов России: коммунисты уступили место обновленной номенклатуре.

Поддержка городской власти, начавшийся активный процесс приватизации вовлекли в демократическое движение новых авторитетных людей, в частности, молодого банкира, управляющего местным филиалом "Корона-банка" Владимира Сенчакова, предпринимателей Николая Антонова, Виктора Дубищева, Павла Евграфова, Геннадия Савенкова, Владимира Заусайлова, доцента пединститута Надежду Комлик. Некоторые из них — Владимир Заусайлов, Павел Евграфов, а также пионеры демократического движения в Ельце Алексей Попов, Александр Киселев, Евгений Ельников, а несколько позже Сергей Волобуев — были избраны в городской совет. Членом областного совета стал Алексей Богданов.

Но уже тогда начались в их среде разброд, шатания и сдача завоеванных позиций. Под единоличным руководством Евгения Ельникова, обособившегося от своих бывших соратников, умирают "Елецкие куранты", так много сделавшие для формирования в Ельце зачатков демократического общества. Алексей Богданов скоро вышел из "Демократической России" и примкнул в облсовете и в личной жизни к бывшей номенклатуре, отстраненной на короткое время после августа-91, но снова возглавившей в 1993 Липецкую область. Вслед за Богдановым отошел от демократического движения Николай Соколов, основавший антисемитскую и так называемую патриотическую "Елецкую газету", дожившую до наших дней. В августе 93-го первый мэр Ельца Виктор Федяинов был уволен со своего поста под надуманным предлогом бывшим губернатором Михаилом Наролиным. Даже постановление Верховного суда о восстановлении его в должности не помогло. Как и его бывшие заслуги по включению Ельца в федеральную программу "Возрождение", под которую было позже выделено свыше 10 миллионов рублей.

Скоро оказались не у дел почти все другие елецкие демократы. Депутатом на второй, а затем и третий срок был выбран лишь самый удачливый их них: Павел Евграфов, организатор и совладелец нескольких частных предприятий. Да еще почти пять лет в общей сложности (полтора срока) пробыл в горсовете Сергей Волобуев, наиболее последовательно и отчетливо заявлявший о своих демократических позициях. Однако во власть (а в провинции истинная власть лишь исполнительная) Волобуев не попал: то ли по молодости и неопытности, то ли по каким-то более общим законам. Ведь известно — революции готовят одни, а плодами их пользуются другие.

Не попали во власть и елецкие "новые русские" Николай Антонов, Владимир Заусайлов, Владимир Сенчаков. Впрочем, от этого они не в проигрыше: их бизнес процветает, деньги делают новые деньги. И даже временные неудачи, к примеру у Владимира Сенчакова, пережившего ликвидацию несостоятельного банка, вовсе не неудачи, а естественные накладки рыночной, а точнее, "удивительной" российской экономики. Единственная потеря в их среде: бывший владелец нескольких АЗС и казино Геннадий Савенков по уголовному делу очутился в местах достаточно отдаленных. Досадно, но ничего не поделаешь: говорят, сам виноват…

Наверное, сами виноваты в своих проторях и нынешние пенсионеры Виктор Горлов, Алексей Попов, Олег Горсков, Клавдия Белоусова, Борис Каплинский, сначала оказавшиеся невостребованными, а затем охладевшие к активной политике. Ушли из нее также Лидия Гай, Лидия Оборотова, ставшая фермершей, Сергей Оборотов, заведший собственную макаронную установку, Надежда Комлик, защитившая докторскую, Алексей Колядов, ныне занимающийся литературной и издательской деятельностью (кстати, он первым из пионеров демократического движения Ельца вступил в СПС). Елецкий филиал общественного фонда содействия малому бизнесу возглавляет Виктор Федяинов. Сергей Волобуев защитил кандидатскую диссертацию и по-прежнему преподает. В университете (бывшем "педе") он исполняет сейчас обязанности доцента на той же кафедре физики.

Ему мы задали два вопроса: не жалеет ли он о своем участии в демократическом движении и как оценивает период с 1992 года для страны в целом и для Ельца в частности.
— Боюсь показаться банальным, но я бы ответил на первый вопрос так: начнись все сначала — и я опять поступил бы также. Строй, при котором мы жили, был обречен, рано или поздно его пришлось бы ломать. Так лучше раньше, чем позже! Да, почти всем, кто продвигал в город перемены, не досталось ни собственности, ни должностей. Но мы шли в демократическое движение не за этим — нам нужно было обновление жизни!

Достигли всего, о чем мечтали? Надо не иметь сердца и совести, чтобы сказать, что мы только приобрели — свободу личности, право выбора власти и организации собственного дела, — но ничего не потеряли. Потеряли целые отрасли промышленности, почти все сельское хозяйство, надежную армию. Утрачиваем многое из великой и неповторимой культуры, науки, бесплатного и эффективного образования, здравоохранения, морали и духовности.

Ельчане, как и все в России, тоже столкнулись с этим, испытав вместе со страшнейшей безработицей такую же опустошающую депрессию. Но сейчас мы постепенно из нее выходим. Задышали полегоньку заводы, из которых только один — "Эльта" — полностью прекратил существование. Возникли несколько новых промышленных производств, открываются новые рабочие места, в заштатном Ельце появился первый в России классический университет, свой — после полувекового перерыва — драматический театр. Реставрируются памятники истории и культуры, в частности, церкви. В город потянулись туристы со всей страны и из-за рубежа.

Значит, у нас был создан большой запас прочности, и демократия не помешала сохранению его. Верю, что у России вообще и Ельца в частности все еще впереди! Придут новые люди и, не повторяя наших ошибок, сделают лучше..

ВЗЯТО С САЙТА ЛРО СПС    2004 г.

 


Опубликовано

в

от

Метки:

Комментарии

2 комментария на ««Киевский торт»»

  1. Аватар пользователя Гость Эллан, Мельбурн
    Гость Эллан, Мельбурн

    По поводу творчества Михаила Трубицына. Даже если читатель и дурак, то вряд ли стоит делать на этом ударение. Коль так…. то есть, если против этого положения автор не возражает, то не стоит вроде бы на полном серьёзе начнать с того. что    " В слове «дом» ударение падает на второй слог".  Это вроде того, что "сидит на заборе ворона. у неё две ноги. и особенно правая". 
    Вообще, Михаил часто пренебрегает содержанием во имя бойкой формы.
    В стихах это обычно допустимо, но всё же строки: "от Казани до Рязани самых лучших вырезали:" невольно вызывают возражение.
    Вырезали с гораздо большим размахом. При том,что автор — человек. несомненно весьма талантливый.
     
     
     
                                                                            

  2. Аватар пользователя Михаил Трубицын
    Михаил Трубицын

    я не Михиал Трубицин (как у вас написано) и не писал «Киевского торта» (его автор — Александр Скиперских)

Добавить комментарий