Проданное чудо

 

Максим КРЮЧКОВ, 

с. Тербуны

 

ПРОДАННОЕ ЧУДО

(11.01.2011)

 

В этом месте никого нет, не считая пришельцев извне. Да-да, я называю подобных мне – пришельцами.

Мы чужие для этого мира. Все просто. Взирая на кристальную гладь озера, мы видим совершенно чужой мир. Мир, который мы можем понять, изучить, измерить. Но который мы никогда не сможем увидеть во всей красе.

Так же, видят нас и обитатели озерного мира. Пришельцами, которые приходят, забирают все, и навсегда покидают их. За всю эволюцию человечества мы так и не научились «отдавать», лишь «отбирая».

— Пять минут, — раздался механический голос в наушнике. Я поднял воспаленные веки, и молча кивнул своим людям.

За десять лет службы, ты срастаешься с ними как единое целое. Достаточно кивка, чтобы они смогли понять тебя. И это, лишь одна из многих причин, по которой я имею полноценное право считать это место своим домом.

Я резко рванул за рукоятку люка. Ворвавшиеся воздушные потоки принялись неистово рвать меня на кусочки. 

Пришлось плотнее застегнуть разгрузку.

 Сняв оружие с предохранителя, я устало уселся на краю борта, свесив ноги и окинув взглядом выжженную пустошь вокруг меня.

Далеко на востоке уже зеленели свежие леса, появившиеся всего лишь спустя несколько лет, после того как прошла огненная волна. Сказывался аномальный фон.

 Интересно, вернулась ли в те края фауна? Во всяком случае, мир, лежавший у меня под ногами, был сер и безжизнен.

Выбросы стирали все живое, и бежавшие звери еще долго не решаются вернуться в те места, где лишь недавно их опаляло адским огнем.

Что интересно, если Старая Зона стирала все вновь и вновь, разрастаясь при этом, Новая — лишь опаляла свои границы, не трогая аномальное нутро.

Все это в очередной раз доказывало, что этот мир скоро станет нашей обычной реальностью…

— Два часа назад в Варшаве потеряли связь с группой ученых, пропавшей в нашем секторе. Последний раз они выходили на связь в хуторе 25-456.

Стерлинг молчал, Поляк продолжал рассовывать магазины по кармашкам.

— Вероятно мародеры. Будьте начеку.

Они и сами прекрасно знали, как нужно вести себя в этом месте.

Я помню напалмовые атаки.

Частое явление для Старой Зоны. Так вот, это было гораздо сильнее этих атак.

Оно с легкостью игралось самой природой, осушая реки, сжигая землю. Просто серая биомасса. Земля неприятно чавкает под ногами, и от этого тебя передергивает, хочется вырвать все содержимое желудка. Когда у тебя под ногами настоящая братская могила. Те, кто сидят на Периметре не видят всего этого ужаса. Им не понять…

— Снижаемся, приготовьтесь прыгать, — вновь раздалось у меня в наушнике.

Я встал на ноги, схватил поручень и прижал винтовку к разгрузочному жилету. Пришлось сощурить глаза, ветер сильно хлестал по больным векам.

— Два метра.

Это служило сигналом. Обычный человек легко вывихнет или сломает себе ногу, особенно если на тебе тридцать-сорок килограмм снаряжения. Сейчас, лишь отдает в стопе.

— Стерлинг!

Глубоко вздохнув, он, плотно прижав голени, слегка подпрыгнул, исчезнув за бортом.

— Янковски!

Теперь пора и мне…

Зазеркалье. Сказка, прочитанная в детстве, становится явью. Левое обращается в правое. Черное окрашивается в белое. Правильное становится неправильным. И это совершенно нормально.

Слегка потянул щиколотку. Терпимо.

— Перегруппироваться.

— Это Виктор-7, группа Чарли доставлена в точку Оскар-Дельта, возвращаемся на базу. Удачи, ребята.

Наушник напоследок шикнул статикой и затих.

— Янковски замыкает, Стерлинг держится позади. До хутора полклика ходу, местность равнинная. Выходим.

Как будто ты ходишь по слою из нескольких перин. Бывалые оперативники привыкают к этому, у них вырабатывается своеобразная «морская» походка. Жаль, что выгорает вся зеленка. На этой глади мы открыты всем ветрам.

— Стрелять только в ответ, в случае угрозы старайтесь вывести цель из строя. Лишние жертвы не нужны, мы не карательный отряд.

«Чоп-чоп, чоп-чоп».

Обычно мародеров вооружают подпольные торговцы. На что-то, лучше, чем списанный «Калашников» им надеяться не приходится. А современный кевлар спокойно выдерживает как 5.56, так и 7.62. Лишь бы не обрез…

— Хутор здорово потрепало…

— Могло быть и хуже…

Из десятка изб уцелело четыре, остальные размело по всему холму.

— Дистанция сто, всем приготовиться.

Стерлинг подкрутил прицел. 

Я и Янковски пользовались коллиматором. Штука в аномальной среде нестабильная, но глаз сильно привыкает к продукту технологий.

Поднявшись на холм, мы принялись методично обходить избы, осматривая и руины.

В некоторых избах еще оставалось что-то, напоминавшее крестьянский быт, будь то уцелевшая печь, или крепко срубленный стол, который вряд ли вместит больше четверых. Села начали вымирать еще в начале столетия…

Под ногами что-то хрустнуло. Поляк, шедший позади, машинально взял на прицел источник шума. Приподняв ногу, я увидел смятое гнездо, чудом уцелевшее после выброса, с желтой кровью разбитых птенцов, которым так и не суждено было покинуть клетку скорлупы…

 Что-то защемило в сердце…

— Сержант, движение на три.

Стерлинг что-то крутил в датчике движения.

Я кинул взгляд на покосившуюся избу справа от меня. В темных глазницах выбитых окон ничего не было видно. Но ощущение, что чьи-то дрожащие руки направили в твою сторону старую машинку, неприятно отдавало в спине.

— Янковски, заходишь первым.

Поляку было тридцать два. Детство было испорчено параноидальной атмосферой надвигающегося апокалипсиса. Зона как раз подходила к границе Украины.

Светошумовая граната полетела в окно, массивный поляк жестким ударом ноги сбил с петель гнилую дверь.

 Дождавшись привычного хлесткого хлопка, я перепрыгнул через оконный проем, включая на ходу систему ночного видения в шлеме-противогазе.

— Чисто, — прошипел сквозь фильтр поляк.

Здесь они обедали. Грелись у печки. Встречали день и провожали его. Теперь здесь была лишь пустая комната, с разобранной печью. Мародеры выносили все, что имело хоть какую-то ценность.

Янковски кивнул на следующую дверь. В этот раз все произошло гораздо быстрее.

Пятеро худых крестьян, укутанные грязным тряпьем. В их глазах уже не читался страх. Они привыкли к нему.

— Пусть покажут документы.

Янковски перевел мой приказ на польский. Сзади подошел Стерлинг, нервно направивший автомат на беженцев.

Они молчали, угрюмо уставившись на нас. Кто-то держал в руках нож. Стерлинг махнул ему автоматом. Мужик упрямо покачал головой.

— Скажи ему, пусть бросит нож.

Но беженец лишь упрямо качал головой. Вновь и вновь.

Янковски устало потер шею, и сделал шаг вперед, что-то объясняя загнанному в угол зверю.

И зверь с хриплым криком кинулся на него.

Комната осветилась алым языком пламени. В ушах все отдавался стук гильз.

Остальные четверо крестьян лишь отпрянули назад, покорно ожидая свой приговор.

Стерлинг молчал. Будь он без маски, я бы наверняка увидел его бледное лицо.

Дело пахло трибуналом. Мне не раз приходилось видеть такую ситуацию. Случайные жертвы повседневность для каждой войны, и эта война не была исключением.

— Стерлинг, Стерлинг…

Короткая очередь. И еще.

Мы все были по локоть в крови.

— Янковски, сожги избу.

— Сержант…

— Довольно, Стерлинг, нужно продолжить поиски.

— Сержант, движение… оно не исчезло…

Тут я наконец-то обратил внимание на заметную насыпь соломы, куда ступил поляк. Сметя ее ногой, я обнаружил крышку люка.

— Погреб…

«Только бы не ребенок», — стучало в моей голове.

К сожалению, мои желания редко когда исполнялись…

 

Польша

Варшава

Центр координирования операций миротворческого контингента НАТО

 

Старый генерал устало потирал виски. Мигрень не давала покоя уже несколько лет, когда чума впервые коснулась Польши.

 НАТО и раньше принимало участие в операциях Старой Зоны, но с проникновением ее в прозападные страны проблем стало гораздо больше. Хорошо, что нам удалось скрыть акт расстрела мирного населения.

— Вы нашли эту девочку в деревне?

— Так точно, сэр.

Врать уже не составляет никакого труда. Одно из профессиональных качеств.

— По вашим словам, ей удалось пережить выброс, случившийся несколько дней назад?

У крестьян были документы. Они жили за Периметром, и находились в Зоне нелегально. Но это не давало нам права открывать огонь.

У девочки никаких документов не было. Это, конечно, не весомый довод, но как объяснить алые глаза и глухоту?

— Вы понимаете, какой это резонанс может вызвать? Вы не ошибаетесь? А, это и так понятно…

Прецедентов чтобы человек выживал при выбросе еще не было. А здесь перед нами была целая девочка. Правда глухонемая и слепая. Запертая в своей скорлупе, и едва не раздавленная моим сапогом. Но, все равно. Это было чудо. А чудеса, не всегда полезны для народа…

— Сэр, что вы предпримите?

Генерал лишь усмехнулся, бросив взгляд в окно, где была умирающая Варшава, окутанная белой дымкой.

— По закону мы обязаны передать ее польским силам.

— Вы думаете это правильно?

— Я не думаю. Я лишь исполняю приказы свыше. Как вы. Как ваши люди.

Перед глазами вновь мелькнула алая вспышка и растерянный взгляд Стерлинга.

— У вас три дня отдыха сержант. И помните – все информация конфиденциальна.

Да, Варшава умирала. Люди бежали отсюда, забывая про корни, которыми они были привязаны к этому городу. 

Им было плевать на свое прошлое, когда настоящее стремительно уплывало от тебя. Кто-то однозначно выбирал настоящее, видя в окне своего дома Периметр, находящийся всего в нескольких десятках километров. Кто-то держался за прошлое.

А кто-то, пировал во время чумы. Как эти солдаты, служившие на Периметре. Они никогда не видели смерть. Не ощущали эту биомассу под ногами. Они ничего не видели из-за своего Периметра, и лишь редко постреливали по нарушителям. Сидя в баре отеля, освещаемого теплым светом камина, они прожигали свою жизнь, вытягивая все из этого города. Они считали себя королями, сидевшими на пороховой бочке. И фитиль этой бочки стремительно выгорал.

— Номер.

Кое-какие слова я знал. Бармен, являвшийся и владельцем отеля, который посещали одни лишь солдаты, протянул ключ от моей постоянной комнаты, почти никем не занимаемой. Впереди были три дня, которые должны были раствориться в алкогольном забытье. Это был единственный способ сохранять рассудок, наплевав на мораль и совесть.

В углу сидели спецчасти, вроде той, где служил я. Они ежедневно посещали Зазеркалье. И они были полной противоположностью тем, кто сходил с ума от безумия. Тем, кто верил лишь в отступление и вино. Они ни имели никаких идеалов. И они были надеждой Польши.

Становилось грустно. Люди с пустыми глазами. Которые сегодня-завтра могут сгореть в огне. Эта страна была обречена.

Задерживаться в баре не имело смысла. Американцев здесь не любили. Они предпочитали сами убивать свою страну, растаскивая ее по кускам. И огрызались на других, как бешеные псы, с яростью разгрызавшие куски мяса.

Дом удалялся от меня с каждым таким случаем.

А много ли их? Я помню, как мы накрыли огнем отряд французского контингента. Приняв их за мародеров. Правда, тогда, приказы отдавал не я. Но я все равно помнил то безумие и фейерверк трассеров и шипящей смерти.

А еще я помню зачистки городов, после выбросов. Когда, вернувшись на базу, ты несколько часов очищаешь свой костюм от праха сотен людей, не захотевших добровольно покинуть свое гнездо. А что президент? Президент уйдет. Но он не сможет заставить уйти тех, кто еще остался…

— Вчера, войска американского контингента, находясь на очередном из заданий по ту сторону Периметра, смогли обнаружить в Зоне человека, сумевшего пережить выброс.

 Им оказалась семилетняя девочка, Елена Войцех, которая, не смотря на потерю зрения, слуха и голоса, все же смогла пережить адское пламя, став настоящим символом чуда и веры для многих тысяч граждан Польши…

Еще немного вина… Его никогда не бывает много… И все плывет… И ты забываешь все…

Десятки солдат, облепивших телевизор, с замиранием сердца смотрели на фотографию опаленного человека, который смог выдавить из себя улыбку. Их пустые глаза не могли воспринять это. А сердце не знало, как отреагировать. В конце концов, все окончится алкоголем и беспамятством.

Нет, я видел один ясный разум, еще неиспорченный и незамутненный вседозволенностью. Ему было не больше двадцати, наверняка срочник. В такое тяжелое время приходилось мобилизовать все, что находилось под рукой, бросая в адское пламя всех, даже тех, кто совершенно не подходит для этого. 

Уместнее было бы видеть это просвещенное лицо на лекции в университете, а имя его видеть не на нашивке, а на толстом переплете свежей книги. Но механизм готов обточить каждого по образцу. И неизвестно, сколько бы продержался этот мальчик, пока его глаза не потухли окончательно.

В бар зашел какой-то старик. С такими же пустыми глазами. Но, в отличие от них, он был, слеп по природе. Он мог часами смотреть на экран телевизора, чутко ловя каждое слово. А по его щекам все текли слезы. А вокруг него продолжал греметь пир.

Отвратительно…

Этой ночью мне спалось хуже…

 

Генерал был изорван на тысячи кусков. Как и многие штабники. Два выброса за одну неделю, это принимало уровень катастрофы. Огненная стена не дошла до Варшавы каких-то десять километров. Город замер, готовясь принять удар.

Вертолет был единственным источником звука в этой безмолвной пустыне. Под нами была все та же серая каша биомассы. Только теперь, этой биомассой были солдаты, которые еще вчера выпивали в моем отеле.

— Кого мы можем здесь найти…

Стерлинг все молчал. Я не был сторонником дисциплинарных бесед, оставляя право разобраться в самом себе. Это была проверка. Если Стерлинг сильный, он сможет это пережить. Если нет, значит, его ждет возвращение домой.

 Может быть, несколько лет в клинике. А может, разбитая жизнь. Но мне все равно. Я не испытывал к моему отряду никаких чувств, кроме как командирских. Да, мы были единым организмом. И все.

— Внизу что-то живое, — прошипел в ухе голос пилота.

— Снижайся.

Обычные окопы, отрытые на профиль. Стандартный элемент Периметра. Дальше идет колючка и минные поля. Позади – линия долговременных укреплений.

Под ногами пепел и прах. Где-то валяются уцелевшие именные бирки. Вот автомат, украшенный окалиной.

— Сержант, это там.

Стерлинг указал на небольшую землянку, где обычно находится командный пункт или склад.

— Янковски, за мной.

В серой тьме вспыхнул наплечный фонарь. Так и есть, ящики со снарядами и патронами…

— Мать…

В углу землянки сидел безрукий солдат, с выжженными глазами и опаленной кожей. И покрытый толстым слоем пепла.

Я узнал его. Это был тот самый юнец из бара, вдохновенно смотревший на чудо, искренне веривший в него. Украдкой, чтобы не рассмеялись товарищи. Его глаза продолжали пылать святым огнем. Но на этот раз, этот огонь обжигал все твое нутро.

Я сделал пару шагов к нему. Солдат если и был жив, то никак не отреагировал.

 На его груди лежала маленькая фотография. Моя перчатка слегка помяла ее. Стерев слой пепла, я увидел знакомое детское лицо.

— Они сделают из меня товар, игрушку. Я не хочу… — прохрипел солдат, слегка наклонив голову.

Я положил карточку в его нагрудный карман.

— Янковски, выйди.

В этот раз, на меня глядели лишь пустые глазницы… Он не имел права окончить свой путь здесь, и тем более, от моей руки…

— Это Чарли-6, ложный сигнал. Продолжаем обход территории.

 

В Варшаву мы ехали в составе колонны, которая за весь день смогла собрать лишь несколько тонн уцелевшей амуниции и личных вещей. Перед глазами все еще темнели глазницы, и был слышен жалостный голос обреченного человека.

— Целую бригаду выжечь… Интересно, теперь-то они эвакуируют город?

— Если не эвакуируют, то придется вмешаться нам.

— Поляки упрямы и горды…

— И это проявляется не там, где следует…

На заднем сидении болтали усталые солдаты из американского контингента. За пулеметом стоял Стерлинг, машину вел Янковски. Дорога была полна повозками крестьян и беженцев, покидавших пригород Варшавы.

Эти люди теряли все. Материальные ценности были мелочью. Они теряли свой образ жизни. Свои родные места. Они были похожи на тех зверей, бежавших от огня и больше не возвращавшихся в родной лес. Эта война не произвела ни одного своего выстрела. Но она уже сломала весь наш строй.

— Смотри…

Беженцы замерли. Кто-то начал становиться на колени. Неведомая волна прокатилась по всей бесконечной цепи, скрывавшейся где-то в дымке на горизонте.

По второй полосе тихо шел неуклюжий грузовик. На его бортах были установлены иконы с тем самым лицом. А проповедник, стоявший в кузове, вещал что-то тяжким басом, угнетавшим еще сильнее.

— Апокалипсис близок… только чистый сердцем пройдет его, как Святая Елена… и сегодняшний траур – тому подтверждение… мы грязны… и Господь карает нас…

Перевода Янковски не требовалось.

А потом, я увидел глаза этих людей. Казалось, каждому из них выдали винтовку. И указали цель.

Еще долго, на нашем пути, встречались люди, стоявшие на коленях в безмолвной тишине…

 

P.S.

Спустя два дня, по Польше прокатился еще один выброс, поглотивший Варшаву и расширивший Зону на 25 километров к Западу.

Президент и правительственный аппарат сумели вовремя покинуть зону поражения, оставив в городе от 5 до 15 тысяч мирного населения и контингент из 10 тысяч солдат.

Контингент НАТО смог эвакуировать лишь 10% населения, столкнувшись с сопротивлением со стороны Церкви Святой Елены, не желавшей покидать свое место.

За день до выброса, в церкви произошло возгорание, в результате неаккуратного обращения с церковным инвентарем, при котором погиб проповедник Николас, главный идейный вдохновитель движения.

Многие считают это следствием диверсии со стороны правительственных войск. В ночь на выброс, обезумевшая толпа гражданских при поддержке дезертиров штурмовала базу, где держали Елену.

Судьба самой Елены остается неизвестной.

 Сержант Вест, капрал Стерлинг и капрал Янковски пропали без вести.