А ЕЛЕЦКИХ
В ЗАУСАЙЛОВ
ИЗ ЧРЕВА ПАРИЖА
Паровозные гудки парили, гомонили над Ельцом в этот день, казалось, как то по особенному!
Город, светлый, приветливый, весь в густых садах, с красавцем собором на обрыве Сосны, громадным золотым слитком плыл по реке времени… На железнодорожном вокзале царило оживление.
-Володя Заусайлов, сын известного купца- миллионщика, , пижонистый, разодетый щеголем, стоя навытяжку перед отцом.
А тот, в строгом костюме, в шляпе, , с тростью и в цилиндре обнял сына.
Хлопнула за спиной дверка кареты…Громадный пакетище вынес из отцовской кареты и вручил младшему Заусайлову приказчик, осторожно, словно это не деньги, а мина какая то, готовая вот- вот рвануть…
Александр Николаевич Заусайлов, купец-миллионщик, Действительный Статский Советник и просто любящий сына папаша, горячо напутствовал на перроне своего сына Володьку словами: «Ты там, Володька, не тушуйся! Гуляй на славу, не церемонься со средствами в Париже! Промыслю, сынок, ты там должен всем показать, что это за такая могучая глыбища и сила – купцы Заусайловы!
Я тебя посылаю, чтоб фамилия Заусайлова в центре культуры европейской у всех на слуху была!
Чтоб весь Париж при упоминании ЗАУСАЙЛОВА – в восхищение и трепет приходил!
Не скупись, ходи в самые дорогие рестораны. Живи в самых почтенных отелях Парижа! Чтоб эти французишки надолго запомнили, и удивлялись – как так могут буйствовать и поражать мир елецкие купцы!
Володя — с трудом удерживал под мышкой объемный пакет из лощеной бумаги. Ему предстояло в купе еще рассовывать по чемоданам несметный ворох ассигнаций – папаша отправлял его в Париж поразвлечься и отдохнуть на славу…
Сам Александр Николаевич еще в мужской гимназии показал примерные знания немецкого. Володе перед отъездом он нанял сразу трех репетиторов французского, те сновали вокруг сына с тщанием, прилежно постарались обучить пижонистого парня хорошим манерам и сносному знанию языка, на котором до войны с Наполеоном любило говоритьвсе наше кичливое дворянство…
Поезд тронулся, сын услышал из окна обрывок очередного напутствия папаши: «Отдыхай, денег не жалей, гуляй буйно, чтоб Париж знал, что сам Заусалов (Заусайлов) – гуляет!
И вот – прощания позади. Поезд тронулся, отсчитывая версты.
Ночь до Орла. На рассвете пересадка в харьковский поезд. А оттуда – прямым до границы…
Запомнилась (наверно услышал Владимир) Владимиру — — веселая скороговорка хохлушек, продающих в Белгороде на вокзале сплетенные косички из черешни и бублики
-Пан, купуй у мэнэ чэрэшню, купуй!
И вот – скоро Париж, столица просвещенной Европы того времени. Дни в пути летели стремглав.
На границе с Францией в соседнее купе сели степенная французская семейка, с дочерью на выданье…
-Говорят, что все француженки – красавицы! Видно, пустые слова! – огорченно думал Владимир, глядя на рыжее, тонконогое и востроносое существо, что шуршало юбками у окна, испытующе поглядывающее то в зеркальце, то на русского франта, с золотой массивной цепью хронометра . Свисавшей из кармана английского костюма, сшитого на заказ у Елецкого еврея-портного..
—Dieu! Mondieu! – только и приговаривала девица, поминая Бога, видя как лихо, то и дело из ресторана тащат в купе месье Владимира дорогие французские шампанские, каплунов на серебряных блюдах, черную икру в немецких вазочках и севрюжатину с хреном. Вокруг русского толстосума уже прилипло парочку новых приятелей, из числа такой же праздной молодежи.
Cestunroturier, voisaurezbeaudire! – раздосадованная полным игнорированием ее кампании француженка высказалась об этом русском пижоне, что тратит деньги, как перед смертью.
-Володя, эта мымра обозвала тебя выскочкой! – смеясь, заметил напарник по кутежку – толстый Пьер из Петербурга.
-Завидует, цапля! – смеясь ответил Владимир Заусайлов, подозвал кондуктора, вручил ему пук ассигнаций и попросил, чтобы каждый час, даже ночью, «этой соседке цапле» доставляли по бутылке шампанского и самое вкусное и дорогое пирожное из дорожного ресторана.
К ужасу, недоумению французского семейства – их будили каждый час, вручая очередную бутыль «Мадам Клико» и очередное, роскошное пирожное «сувенир от Вольдемара».
Первые дни во Париже показались Владимиру тяжелыми.
Он все же взял себе переводчика из семьи русских дворян, что нашли в Париже умиротворение и встречали здесь старость.
Николя, неуклюжий, толстый до не обыкновения малый, шариком перекатывался от ресторана к театру, от музея к публичному дому – знакомя русского купца с «чревом Парижа». Их уже два раза обкрадывали девицы в борделях, что только веселило Володю.
-Вот же, сучки крашенные! Вроде столичные мамзели, а воруют не хуже цыган из Аргамаченской слободы! – гоготал молодой Заусайлов, обнаружив, что за ночь из костюма сперли очередные «выездные»….
На предложение обратиться в полицию он только махал в ответ рукой: «Какие пустяки! С меня здорово не убыло! Просто я туда теперь не ногой, обжегся на молоке…»
Вскоре, при появлении Володи в самых шикарных парижских ресторанах из залы навстречу стали выбегать директора заведений, а официанты, отрепетировано, на ломанном русском стали восклицать : «Смиррррр-ррно, хосподиин Заусайлов прррришлиии!»
За каждый «charmansoire» Владимир оставлял в ресторане столько ассигнаций, сколько этот ресторан зарабатывал за все празднечные дни месяца!
«Месье Заусайлоооф, мон шерррр…!» — через две недели с Володей раскланивались чуть ли не все главные крупье, сутенеры и богачи Парижа.
Володя был принят в лучших парижских Клубах, как только принимают английских пэров или лордов, или немецких аристократов, при дворе Канцлера Вильгельма.
Володя все лучше понимал французов, вот только праздная жизнь, постоянное мотовство и пьянки стали его раздражать.
Утомленный кокотками, шампанским и обжираловкой, Володя все чаще стал грустить по дому, проявлять вспыльчивость и отбивать телеграммы в Елец.
И однажды не выдержал, посреди парижского полдня, он вылил шампанское на голову приставалы из казино, и велел вызвать экипаж и собирать вещи.
-Домой, домой! К свиньям собачьим все, надоел этот Париж, мочи больше нет! …Провожал «аля рус» Володеньку, кажется, весь центр Парижа…
В поезде Володя все больше пил минералку, оживляясь при появлении в окнах вагона мужиков в лаптях, баб в сарафанах , и косарей на обширных полях.
-Эх, Россия –матушка! Нет тебя милей и краше! Куда там до тебя этим пустым парижам!- восклицал Заусайлов, подзывая кондуктора и требуя ответствовать – сколько еще часов ему терпеть в вагоне до станции Елец осталось.
Александр Николаевич Заусайлов встретил сына на перроне. Отметил , что сын явно потолстел, а французская бородка ему явно не к лицу…
Неожиданно резкой была реакция Александра Николаевича на жест сына. Тот вынул из кармана оставшуюся пачку ассигнаций и, как честный отрок протянул отцу: «На, остались вот!»
Отец обиженно, сердито воскликнул: «Володька, что за дела! Я же тебе говорил – не жадничай! Кути на все!
И , обиженный, снова упрекнул: «Что же ты, надо было в Париже все их потратить! – оттолкнув руку сына с ассигнациями, словно тот пытался вручить ему не деньги, а какую то мышь, или лягушку…
Володя виновато улыбнулся, прижался головой к отцовскому мундиру:
-Извини, папа, сбежал я из Парижа! Не догулял…Тошно мне там вдруг стало, домой однажды так сильно потянуло…
Над перроном зарядил дождик, Мелкий, как из детской лейки, но такой домашний и спокойный, что Владимир Александрович Заусайлов сразу почувствовал, что он крепко стоит на родной елецкой земле.
…Через год Владимир устраивал шикарные кутежи в Лондоне, помня наказ отца – чтоб фамилия Заусайлова – звенела , неслась по миру, поражая широтой русской души и ее не только духовным богатством…
Хорошо! Хорошо, Александр! В .З.
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.