ДОРОГОЙ СКОРБИ , ГОРЕЧИ  И КРОВИ…

    Врезка: Мы продолжаем публикацию материала . И журналисты надеются, что воспоминания , записанные в ходе поездки по некогда сожженным в 1942 году тербунским селам, будут дополнены нашими читателями, что пришлют в «Маяк» свои воспоминания. Собранные материалы  помогут в работе над брошюрой с тем же самым заголовком, что и обозначен, как тема акции «Маяка».

                  ОТЧИЙ ДОМ, РОДНЫЕ ПЕРЕЛЕСКИ.

    Мы выходим в Набоково – в том самом месте, где когда-то стоял дом Соловьевых. Виктор Дмитриевич  показывает на улыбающуюся старушку, что вышла встречать гостей:

-Соседка моя по родному пепелищу. Знакомьтесь – Нина Васильевна Супружникова!  И дома наши были рядом. Да и когда из лагеря касторенского вернулись после оккупации – в соседних землянках жили, через дорогу…

   Набоково, конечно, сегодня не узнать! От деревни в двести домов остались крохи! Улица утопает в высоких травах, на местах фундамента – бушует крапива в человеческий рост! Деревня снова предана забвенью! — Продираемся в некогда плодородный яблоневый сад. Вспугнутые стрекозы , как в войну самолеты разведчики «рама» — зависают над головами, шурша слюдяными крыльями. Из густых зарослей с шумом вылетает клинтух, дикий голубь.

   Виктор Дмитриевич с грустью смотрит на запустение родного села,  подбирает с травы  упавшее с голубя синее перышко, что медленно опустилось, вальсируя среди татарника…

-Вымирают русские села, как и не были… с этими словами Соловьев идет к дому, где начала свой рассказ о временах оккупации его соседка по Набоково – Нина Васильевна Супружникова…

         НЕ СМОЛКНЕТ ЭХО ТЕХ ПЕЧАЛЬНЫХ ЛЕТ…

(Вспоминает  Н.В. Супружникова, в девичестве Федорина)

 Враги  и в 1941 году близко подходили к Ожоге и Боркам, но затем уже в июне 1942 года  в наших местах мы их стали слышать по близкому гулу надвигающегося фронта.

     Нас  гоняли  на окопы. Однажды послали рыть  аж за Лачиново, под Кшень. Дедушка погрузил нас на телегу и мы, собрав нехитрые пожитки, поехали. Не доехали до Лачиново – это станция на Курской дороге, как пошел страшный гул. Мы спрятались во ржи. Небо покрылось тучей самолетов. Немецкие, тяжелые, с бомбами. Я насчитать успела 60 бомбардировщиков. И тут они стали  сбрасывать бомбы на станцию. Взрывы, пожары – ад кромешный… И по дороге навстречу пошли толпы людей. Спрашивают нас : «Куда вы? На какие окопы, там уже немцы, возвращайтесь домой!»

 Дедушка повернул обратно. Только в дом зашли, смотрим – идут цепью фашисты.

   Вошли, как хозяева! Разбрелись по дворам в Набоково – гам, шум, пальба! Кто гусей и кур ловит, стреляют. Кто коров наших доит…

  Потом фашисты стали по домам ходить, выкликать народ: «Аб! Аб!» А мимо нашего палисадника уже толпы эвакуируемых пошли, на тачках стариков везут…И нас вместе с ними сначала угнали в Лобановку. Там пробыли 2 дня. Потом через Нагорное – в Урицкое. В Урицком саду продержали  почти неделю. Мы из жердей и сучьев делали, как первобытные, шалаши. Кто-то разбрелся по родным, а большинство крестьян  гитлеровцы погнали на Набережное, через Чесночное и Успенку попали в Вознесенку, под Касторную Новую. В Вознесенке месяц пробыли. Как рабов, под конвоем – каждый день выгоняли на поля, урожай убирать, что кркстьяне посеялм, а Гитлер решил ограбить… Полицаем нам  попался Евдоха – более смирный, чем второй полицай, с того конца Вознесенки. Хотели потом погнать к поезду, загрузить в эшелон и отправить в Сумы или Николаевск, да что-то не получилось. И попали в лагерь, в бараки на Новый Двор. До революции  там было имение барина Алехина.

    Видели, как наши самолеты летели на Касторное, а немецкие  «мессеры» их атаковали. Наши то груженые тяжело, скорость – тихая. Сбрасывают срочно бомбы прямо в поля, пытаясь уйти от  прямого боя —  один среди свекольного поля упал и взорвался, позже часть головы от летчика нашли… Ну и остальных  расстреляли в воздухе всех.  Мы плачем от бессилия, а чем помочь?

 Барак в Новом Дворе бывшего отделения Политотдел, что под Новой Касторной — на 40 человек , заполнен битком, чуть дальше – еще барак. Из 40 человек наших – 18 детей… Так до зимы и в лагере держали, в бараках. Водили под охраной полицаев и конных фашистов на работы. А красноармейцы  пришли только  после Нового Года.

     КОММЕНТАРИЙ В.Д. СОЛОВЬЕВА:

   В момент обстрела Набоково со стороны Борок и Тербунов – в деревне фашистов не было ни одного. Наши артиллеристы не вели предварительной разведки, стреляли вслепую, в результате – загорелось и выгорело все  Набоково  и Лобановка. Война есть война! В первую Отечественную войну – мы также оставляли наступающим французам лишь выжженную землю родного Отечества…

    Люди остались без крова и вернувшись из лагерных бараков Новых Дворов вырыли около ста ям, где долго проживали семьями. Жизнь в землянках была отягощена голодными засушливыми  первыми  послевоенными  годами.      

     Уже мало кто из жителей района  помнит те горькие годы! — Дети и старики питались лебедой, толкли кору,  вырывали  условно съедобные коренья. В ход шли «баранчики», «сергибус», «петушки»,  «апуцка», дикий чеснок и лук, дикий щавель и прочая «зеленка».

   ФАКТЫ, ТЩАТЕЛЬНО ЗАМАЛЧИВАЕМЫЕ В НАШЕМ РАЙОНЕ ВЕСЬ  ХХ ВЕК:

Нельзя преступно молчать бесконечно долго! Как  не предать однажды огласке крестьянскую Правду, что несет общечеловеческое покаяние,  признание Памяти жертв той грозной эпохи?

И все же, да раскроются уста молчащих! – Голодные послевоенные годы. Набоково, Нагорное, Васильевка….И  на этом фоне общей беды – вовсю действуют два указа , один из которых прозван «За шесть колосков»( давали 10 лет лагерей) , а другой – «четыре шестых». Крестьянин еще долгие годы – до Хрущевской «оттепели» — не имел паспорта, работал за «галочки», хоть был вынужден платить налоги…В те бесправные годы – русскому  крестьянину не дозволялось покидать места обитания,  запрещалось не только собирать на поле колоски для голодных детей, но даже косить стерню на  убранных  полях.

     В послевоенный обморочный 1946 год,  по опубликованным СТАТДАННЫМ СССР- из голодающей страны было экспортировано на 12 процентов из произведенного крестьянами зерна  больше, чем в 1940 году.

              ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАРАЛЕЛЬ КРЕСТЬЯНСКОЙ ЖИЗНИ  В ВАСИЛЬЕВКЕ И НАБОКОВО

   Автор фиксирует лишь Факты, без политических оценок и комментариев!

      Мы проезжали не просто дорогой крови и скорби, по которой прошли десятки тысяч оккупированных жителей Тербунского района. Мы проехали  по историческим местам Черноземья!

  Наша редакционная машина шла по святым для сердца русского местам!  К  землям Васильевки подходило имение Великого князя А.Н. Романова ( 5064 десятин земли). Здесь пролегал древний торговый путь Руси – Муравский шлях! Там, совсем недалеко от маршрута, через Олым, был брод. Тот самый,  отмеченный в «Книге большого  чертежа» одним из Государей Российской Империи.

   Местные крестьяне слыли отменными хлебопашцами и мастеровыми. Из Васильевки в Орел возили и зерно, и ракушки из Олыми – на пуговичную фабрику. Получая за мешок раковин 50 копеек, это при  том, что корова стоила от 15 до 2 5 рублей.  Крестьяне занимались сбором известняка и обжигом извести. За день работы на обжиге можно было заработать до 60 копеек. Трудолюбивые и крепкие семьи составляли в данной части сел – большинство. О  чем писал  в 1874 г. г. Тарачков после долгой  беседы с васильевским барином Кривошеиным, который  перевез крестьян в Набоково на поселения.

Богатели на глазах своим трудом  крестьянские династии из Лобановки – Купавых и Налетовы, занимаясь обжигом извести. Разводил сады Грачев,  продавая плоды и соседям — разборчивому поручику Шубякину или его жене Варваре Тихоновне…Хотя и у Шубякиных был сад, где росли груши, малина и ранние яблоки. И здесь же – после бунта – русского, бессмысленного и беспощадного – в октябре 1905 года – устыдившиеся крестьяне свезли к вечеру назад, к усадьбе  барина  Кривошеина, ратовавшего за строительство церкви и школы — награбленные в его отсутствие мебель, шторы, мешки с зерном…

    В те годы и позже – не было в этих местах голодных смертей, ибо большие крестьянские семьи жили хоть и трудно, но никогда не питались лебедой и корой ( в голодные годы барин сам выдавал из амбаров бедным  семьям  зерно, пусть и под процент)  и уж точно – не было в истории России случая, чтобы 10 лет каторги давали крестьянке за  унесенный карман зерна или за шесть колосков по известному теперь лишь старикам — Указу… 

   ТОЛЬКО ФАКТЫ

   Читатель, здесь —  никакой политики! Только факты и аргументы:

 Мы проезжали по селам, которые еле выглядывали из травяных зарослей. По уцелевшей в Набоково каменной хате с соломенной крышей можно судить, насколько бедна  и неприкаянна была русская деревня после реформ коллективизации.

  Однако, сегодняшние проблемы и беды крестьянства – не просто итог выхолащивания мужицких корней, духа крестьянской общины и быта крепкий, больших семей. Облик сегодняшних , доживающих, видимо, свой век – Нагорного, Набокова, Малых Борок – это воплощенная в реалии современная региональная аграрная политика. Что началась с реформирования хозяйств в различные ТОО, а кончилась —  повсеместным  «хитроумным» банкротством, о котором недавно метко сказал российский президент.

   Каков сегодня уровень жизни в российской деревне, где почти повсеместно долги по зарплате колхозникам просто потрясают. А сама зарплата и диспаритет цен на сельхозпродукцию – отдают «оккупационным духом» — только главный враг села – не подходит сегодня к Васильевке или Набокову с оружием наперевес…

   По официальным данным, опубликованным в 1931 году, академик, экономист с мировым именем г. Струмилин отмечал, что с 1647 по 1913 год – Россия прочно шла на ВТОРОМ месте в мире — по оплате труда крестьян и промышленных рабочих. Россия была на экономическом подъеме, уступая лишь  Америке! А что было позже, что сейчас – с нашей деревней?!

  Какой ценой  угробили тербунские деревни и села, по которым  прошлась катками  гражданская война, продналог и продразверстка,  коллективизация…Затем = веяния «централизации» и  отселения  из «неперспективных деревень» в центральные отделения совхозов, война с фашизмом, народные стройки, всякие «БАМы» и «Турксибы» — что откачали из русской  деревни в города и на стройки и шахты -самых крепких, молодых и перспективных…

  А ведь до революции – в той самой Васильевке жило в пять раз больше народа, чем сейчас! И в Тербунском районе смертность сравнялась с рождаемостью впервые в конце семидесятых!

  И вообще – почему в России почти всегда – очень дешево ценилась жизнь крестьянина! Посмотрим в историю этого важнейшего сегодня  вопроса:

Официальные данные – за  последние 92 года царизма было казнено 6.321 человека, из них крестьян – 15 процентов.

    За 70 лет тоталитаризма в нашей стране  –  казнено, чаще внесудебным порядком,  более 3 миллионов ( данные из записки Комиссии ЦК КПСС по расследованию жертв времен репрессий)  . Из них — только во время подавления тамбовского  крестьянского восстания в 1918-20 гг. было расстреляно , с участием регулярных войск РККА,  под командованием Тухачевского (сам тоже стал жертвой репрессий позднее) более 350 тысяч крестьян. А там же —  умерщвлено отравляющим газом и химическими снарядами – более 170 тысяч тамбовских ( часть Липецкой области тоже была в те годы тамбовской) крестьян, включая детей женщин и стариков . В самом Тамбове – работали 1 детский концлагерь и 2 концлагеря для пожилых крестьян.  В «Книге памяти» изданной в Липецке – среди репрессированных крестьян есть и фамилии хлебопашцев из тех самых сел, откуда зверствующие фашисты угоняли жителей в оккупацию…И откуда мы позднее направились к границам соседней Курской области.

                 У КОЛОДЦА КРЕСТЬЯНСКОЙ  ЖИЗНИ

  Мы стоим в Набоково,  у единственного на всю деревню колодца. Он питал сотни крестьянских дворов, тысячи мужицких родов и фамилий…   И я вдруг воочию осознаю, что когда гитлеровцы напали на нашу родную землю, то в первую очередь —  каждый русский крестьянин сражался не за ту силу, что набросила на его шею страшное ярмо повальной , обязательно-принудительной коллективизации, что обескровила и выкорчевала крепкие крестьянские семьи из сельской русской  общины.

      Русский народ, как и в борьбе с Наполеоном – в войне с Гитлером – в первую стать – защищал Отечество —  свои семьи, своих детей и родителей, свои святые погосты. Он защищал русскую землю, политую потом и кровью! 

     Охранял от врага , наконец, родные реки, родники и колодцы. Не замутненные пока ДДДТ, пестицидами и гербицидами, радиацией и прочей современной грязью.

  НЕ оцепленную пока заборами – прислужниками властительных олигархов и жуликов. Тех, кто и сегодня пытаются, истощив землю и остаток русского крестьянства – разделять и властвовать! Также нагло, как это пытались сделать на наших родных полях и перелесках фашисты в распроклятом 1942 году!

   Виктор Дмитриевич пил из родного колодца, с радостью и удовольствием, как пили  ее, возвратившись с войны – уцелевшие односельчане.  Как глотали ее —  маленькие дети, уцелевшие в бараках касторенских Новых Дворов…

   И эти Новые Дворы ждали нас. И мы вскоре выехали из Набоково, по пути, полному скорби, крови  и  печали…

   Мы миновали косогор у Лобановки. Здесь, по воспоминаниями В.Д. Соловьева долго шли бои. И когда сражения затихали, из кустов доносились протяжные стоны раненых, мольбы о помощи, жалобное : «Пить! Пи—ить!» Тихо и боязливо стаскивали наших раненых в тесную клетушку. Но находились и среди местных подлецы. Доносили фашистам. Те подъезжали и увозили наших раненых солдат. И вскоре слышались сухие автоматные очереди…

                               ДОРОГА ЧЕРЕЗ ГРАНИЦУ ОБЛАСТИ

  И вот мы миновали Урицкое, где в фруктовом саду около недели фашисты  концентрировали прибывающих эвакуированных из окружающих сел и деревень. За Урицким – их погнали в сторону Набережного. Она, конечно, не видна, граница Липецкой области. Многочисленные заросшие овраги начинаются от Олыми. Через речной брод ,  левее оставляя окраину Чесночного ,  миновали заросшие склоны.

     На самом броду  наблюдали  тягостную картину – отравляя реку отходами нефтепродуктов – «рачительные» водители щедро купали своих «железных коней». Вскидываю фотоаппарат – отворачиваются. Значит – понимают, что поступают не хорошо, но продолжают загаживать Олымь. А потом сами же разглагольствуют насчет изменения климата, безрыбья и бесклевья, экологических катастроф…

   Окружающие села  Касторенского района Курской области также утопали в зеленых зарослях и травах, пышно цветущие сорняки далеко уходили за горизонт.

 Мы миновали  Хлюстино и Михнево и вышли к дороге, ведущей к станции Касторная,  мы явственно услышали шум железнодорожного  состава…

                           ПОВОРОТ НА НОВЫЕ ДВОРЫ

  Поколесив  еще немного по проселкам, мы выехали на трассу. Естественно, можно было полдня спрашивать у проезжающих – где Новые Дворы или Политотдел. Некогда мощные и крепкие совхозы и совхозы ныне почти повсеместно пришли в запустение. Мы даже проскочили поворот на Политотдел, минуя  «каменную бабу с хлебом « — так назвал памятник у дороги  в начале  села Красная Долина местный водитель молоковоза.

   И вот он – поворот на новые дворы. Сворачиваем и я на миг замечаю свежий черный квадрат – среди зеленого моля травы. Уже позже выяснится – что это и есть одна из братских могил , где зарыты жертвы здешнего лагеря, что организовали фашисты в 1942 году.

                                      ТАЙНЫ  ЛАГЕРЯ —  DULAG— 231  

 Об этом  фашистском  лагере для военнопленных и примыкавших к нему бараках для эвакуированных крестьянских семей —  впервые  в касторенской районной газете, ( в которой когда-то работал в сельхозотделе и автор этих строк),  – написала Екатерина Ивановна Кузнецова, известный курский краевед. С ней позднее довелось побеседовать и участникам этой газетной акции.

  А мы подъехали к вечеру — к дореволюционным,  красивым постройкам  бывшего имения А.И. Алехина, что стоят в центре тех самых Новых Дворов, где были замучены и погибли от голода и болезней , по данным , приведенным в книге «Пока сердце бьется»»   уцелевшего узника и Героя СССР, летчика ИС. Шипули, не менее 7, 5 – 8 тысяч русских  военнопленных солдат.

  К сожалению, мало пока помогают уцелевшим жертвам и узникам  тех времен —  современные сведения о немецком лагере DULAG231 , а также опубликованная в СМИ информация о трудлагере для эвакуированных, что проживали в бараках, на месте которых сегодня стоят фермы для КРС .  На местах , ссылаясь на неполные сведения о лагерях времен войны, чиновники до сих пор отмахиваются , затвердив десятилетиями : «Не было лагерей в Касторном! Если бы они были – тогда, другое дело…»

  Нет, господа работники собесов, вы не правы! Вот – свежая могила! Неделю до нашего приезда в Новые Дворы  — здесь  последний день трудились 180 членов поискового отряда! И извлекли жертвы лагерей –  останки 86 человек, среди них – кости ребенка, девочки…Под звуки траурного марша – 18 июля в братскую могилу райцентра Касторная Восточная – легло 30 гробов с останками почти  сотни  жертв фашистских лагерей   и трудбараков Нового Двора.

                           ЭТО БЫЛО СТРАШНОЕ ВРЕМЯ

  (Вспоминает Галина Михайловна Лесникова,  в девичестве – Шмойлова, ветеран труда, продавец Новодворского продуктового магазина)

• На том месте, о котором рассказывает Виктор Дмитриевич – посадки теперь, да ферма стоит. На костях. Уже немногие помнят, как немцы собрали военнопленных наших солдат, разместив в семи бараках. Оцепили проволокой – по углам на  вышках стояли пулеметы. Это было страшное время! Трупы собирали на сани и  из каждого барака выносили мертвые тела… А потом их сваливали в громадные ямы, с осени , когда пошли морозы – трупы даже перестали закапывать. Бедствовали и наши пленные солдаты, а в бараках, что примыкали к оцеплению лагеря – также еле выживали эвакуированные, которых согнали отовсюду.

Галина Михайловна вспоминает те годы и на глаза наворачиваются слезы. В ее памяти встает обвалившийся на головы солдат один из бараков, крики, стоны, мольбы о помощи…Мерзлая картошка и гнилая свекла – пища для узников до сих пор официально не отмеченного административными властями страны – фашистского лагеря DULAG231.

       Сама Галина Михайловна – села на трактор еще в 1943 году, а в 1947 году ее награ дили почетным знаком, она стала лучшей трактористкой Пищепрома страны – Знак ей вручал сам Нарком Пищепрома СССР! Только что он теперь дает для старейшей трактористки, что на старости лет вот стала продавцом в магазине – надо внуков растить и им помогать, время сейчас хоть и не голодное, но тяжелое. Окрест – не платят крестьянам  ни денег, ни , как в колхозах – по трудодням не выдают…

                                    НА МЕСТЕ СТРАШНЫХ БАРАКОВ

 По приметам, указанным старей шей трактористкой Лесниковой  — подъезжаем к холму, сплошь  поросшему сорняком. НА этом самом  холмике – в 1942 году и стоял один из трудовых  бараков , где выживала, вместе с другими десятками семей земляков – семья  Виктора Дмитриевича Соловьева – он, дедушка и бабушка, да двоюродный братишка…

   Ветер шуршит в стене горькой, как память о войне, полыни. Сколько смертей, стонов, крови боли , молитв и проклятий приняла в себя эта русская земля! Ни креста, ни памятной плиты окрест! Только напротив — разрушающиеся корпуса коровников , построенных на костях русских солдат,  женщин, мужиков и детей…

   Беспамятство сродни безумию. Мы  отмахиваемся от людей, ссылаясь на казенные бумаги. Продолжая твердить, что лагерь в Касторном это миф даже после того, как более сотни солдатских и крестьянских костей извлечены на свет Божий и опять преданы земле…

 Виктор Дмитриевич  задумчиво мнет в руке веточку полыни. Он ищет приметы тех страшных времен, когда он, накопав вместе с мальчишками в солдатские пилотки — остатки картофеля на огородах – подходил к колючей проволоке и швырял сырой картофель в стену из голодных, измученных , русских солдат. И  они,  подавляя спазмы и голодную рвоту, хрустели картофелем, пытаясь уцелеть до дня неимоверно желанной Победы… А многие из них, что греха таить – из одного лагеря очутились в других, после допросов специалистов из  СМЕРШа…

   Он помнит, выживший крестьянский набоковский мальчик, превратившийся в убеленного сединами  ветерана – голодные плачи детей и страшные агонии стариков, вонючую атмосферу тифозного барака, откуда ежегодно вытаскивали трупы умерших… 

    Помнит аханье снарядов, что взрываются на твоих глазах, разрывая в клочья соседскую семью…

  Он также помнит —  недоуменные глаза  тербунского чиновника, что досадливо морщась, убеждает  выжившего члена трудового лагеря системы  DULAG231, что отродясь в Касторном – никаких таких лагерей не было и быть, да  не могло.

   С костяным хрустом – ломаются сухие стебли репейника и чернобыльника под нашими шагами.

    Обнажив головы, мы молча подходим к черному квадрату, вокруг которого еще немало неизвестных пока общих могил, с тысячами  человеческих останков русских людей…

   …Неожиданно, как орудийный салют, вдали прогремел гром. И — тысячи капель, словно небесные слезы, оплакали эту скорбную , поросшую травой забвения, землю.

    А в этот день, в Новых Дворах шли старики и старушки на встречу с курским губернатором, где потом был обещан концерт. И зазвучит мирная музыка на месте лагеря DULAG231…

                            А.ЕЛЕЦКИХ,