Меченый громом

Александр ЕЛЕЦКИХ

 

Помеченный громом


Петр Петренко, рассказывающий свою историю

24 апреля 1941 года, за два месяца до начала войны, Петр Петренко занимался хорошим делом — сажал лес. Молодой парень работал в бригаде из 24 человек.

Погода в тот день была замечательной. Березняки ярко освещало весенним солнцем, пахло свежей зеленью, в общем, ничто не предвещало дождя.

Вдруг со стороны Садовских полей вынырнуло маленькое темное грозовое облако. Сразу как-то резко похолодало, примолкли птицы, и раздались первые раскаты грома… 

Петр Петрович помнит, как невесть откуда вырос ослепительно белый столб, и, как в замедленном кино, рабочих расшвыряло в разные стороны. А потом какая-то фантастическая, неведомая сила приподняла его наэлектризованное тело и плавно отбросила метров на тридцать через обочину. И все. Больше он ничего не помнит. То, что с ним произошло, потом рассказали его товарищи.

… Когда туча прошла, и небо снова прояснилось, Петра нашли черным, словно обуглившийся холмик. Он лежал на другой стороне обочины.

— Если молния ударила, надо в землю прикопать! — посоветовал один из друзей, и иссиня-черного Петра тут же присыпали землей — авось возвратится жизнь к молодому, полному сил мужику.

Жизнь возвращалась медленно. По телу парня пробегали судороги, как это бывает с лабораторными животными и во время прохода по мускулам электрического заряда. Но ничего, выдюжил организм Петра Петренко! Ожили опаленные руки, просветлело лицо, и вот он — Петр Петрович, отменный рассказчик и самый старый охотник Европы, сидит против еня в кабинете главного лесничего в Хреновском лесотехникуме Бобровского района и читает свои стихи о жизни, о друзьях, о рыбалке и обо всех тех моментах, на которых держится житие увлеченного человека.

Дело всей жизни

Петр Петрович говорит, что занялся охотой в неполные девять лет — тогда дети быстро к делу приучались, рядом с взрослыми всю работу выполняли. Когда он с отцом впервые вышел на промысел, ружье было едва не больше самого новичка- охотника. А как он пристрастился к охоте! До сих пор в свои восемьдесят лет не пропускает ни одного сезона, знает наперечет все добычливые места в Бобровском районе.

Вряд ли можно найти сегодня в Черноземье хотя б с десяток таких опытных, понимающих толк в охотничьих собаках людей, как старик Петренко. Об упадке «музыки российской охоты», когда все меньше звучат в полях и лесах звонкие и переливчатые голоса азартно преследующих добычу собак, Петрович говорит с болью в сердце:
— Да, пропадает в России настоящая охота. В забавы да браконьерство перерастает. А ведь их, настоящих собачек, по пальцам перечесть осталось. Гончих, чтоб как в былые времена, сворами и на подбор, уж нет, извели. Я уже не говорю о густопсовых борзых — в единичных экземплярах разве что в Москве остались. А ведь за каждой породой — целые легенды. Они, породы эти, веками создавались, по крупицам. Вы слыхали про собак от Самбурова? А о сомовских, о потаповских собачках? Конечно, сейчас проще бультерьера или там болонку держать: один — добро охраняет, другая — хозяйку выгуливает. А честь и славу русской охоты что, можно побоку?! Десяток веков, потраченных на выведение рабочей собачки, которой цены сегодня нет, выходит, дворняжке под хвост?!

Петр Петрович не на шутку разгорячился. На своем веку он передержал десятки отменных псов. Имел сразу трех гончих и борзую. Знает и хранит родословную лучших рабочих собак сомовского, потаповского, муравьевского заводов.

— От борзых я отказался, для охоты с ними нужна лошадь. Считаю, что гончая — это верх охотничьего искусства. А какая музыка, когда твоя собачка в работе голосом зверя вызывает! Моя главная помощница, родоначальница всех моих славных рабочих собак, — это, конечно, Забава. Лучше Забавы нигде не видел.

Петрович с гордостью показывает фотоснимок, на котором Забава во всей красе хорошего строя, словно живая. Он еще долго рассказывает о том, как на выставках в Воронеже его собачки выгодно отличаются от городских: ведь рабочие, всему научены, и с виду — хоть картинки с них рисуй. Однако первые места уже расписаны местным, у кого все собачьи паспорта выправлены, а его «беспаспортным» всегда только вторые-третьи места доставались.

Ну, да пес с ними, с собаками! Больше всего Петра Петровича деградация настоящих русских охот беспокоит:
-А что делать охотнику в деревне? Боеприпасов даже втридорога нет, начальство отделилось и порознь на лесные тропы выходит. Вон, в «железнодорожном» доме крутые охотники себе штаб революционных матросов устроили — приезжают на выходные и давай по лесам шастать, а простых охотников к таким угодьям приписали, что в них даже мышь-полевка со скуки сдохнет.

Петр Петрович вконец разволновался:
— А ну их всех! Я и этот год охотился… Супруга моя — тоже страстно любила охоту, много мне помогала, знала, какой из хреновских охотников чего стоит. Я, например, вот только охотой и выжил. Без нее, без ружья, собачек, леса была бы мне труба. Вот как в моем стихотворении «А лес — охота и движение — срок жизни мне продлить помог».

Петренко, читая стихи, весь преображается. Вот он какой, помеченный громом неутомимый восьмидесятилетний старикан — старейший охотник Европы. В него напрямую угодила молния, а он ничего — крепок как столетний дуб, которыми славятся Бобровские леса.


Опубликовано

в

от

Метки:

Комментарии

Добавить комментарий