Модернизатор из Ельца

А ЕЛЕЦКИХ

В ЗАУСАЙЛОВ

РАЗЛОМАТЬ, И ПЕРЕДЕЛАТЬ!

Там, за Ельцом – Черная Слобода, Аргамач, скалистые обрывы. Туда, к  самому  высокому  обрыву над Ворголом — , регулярно наезжал из города Александр Николаевич. Заусайлов.  Купец и фабрикант, он выходил из кареты, дорогой, с английской отделкой,  с полуподнятым верхом, медленно подходил к краю обрыва, и —  долго   и тщательно всматривался:   в сияющие дали, змеящуюся, речку, темнеющий лес… Широта и простор окрыляли его и требовали выхода энергии…

К слову, вот так же, обуреваемый страстями и жаждой перелома, он  вернулся в Елец с Воргольских скал, где что –то обдумывал, постукивая тростью в такт своим мыслям,  поехал на главную стройку  своей  православной души ,  вошел в уже отделанную внутри Великокняжескую церковь, обвел вокруг все  глазами, и громко произнес, чеканя каждое слово:

-Все разломать! И переделать! Я за все заплачу, ломайте, пошевеливайтесь!

И изумленные рабочие, с  тихим ужасом провожая взглядами   удаляющуюся фигуру заказчика – ломали все вокруг…

А Александр Николаевич уже закупал через месяц в Петербурге прекрасную итальянскую майолику, что и ныне украшает изнутри величественный храм Ельца…

Кажется, Александр Николаевич  имел странную привычку   регулярно не соглашаться, крушить и переделывать то, что уже было почти готово.

Так было и в момент постройки Оранжерей в Горпарке, (, в собственном ботаническом саду) и при возведении камина в доме загородного имения…

И что примечательно – к удивлению мастеровых, архитекторов, мастеров по отделке – всегда «по-заусайловски» выходило торжественней, наглядней и лучше!

Его переделки смещали акценты, делали замысел проектов более выпуклым и очевидным.

Всякий раз, когда Александр  Николаевич ехал на автомобиле принимать очередное строительство своего разномастного купеческого хозяйства, водитель Брежнев, ухмыляясь,  спрашивал: «Хозяин, опять ломать чего нибудь едем? А не проще – динамит для верности  прихватить?»

-Заусайлов в ответ шутливо стучал несильно концом трости  о водительский , кожаный шлем, приговаривая: «Не твоего ума дела, балаболка! Ты лучше за дорогой следи, гуседав! Не то,  как в ту субботу – опять сразу трех гусей затопчешь колесами!

На что Брежнев сердито шмыгал носом, гомоня автомобильным клаксоном на всю ивановскую, отчего домашняя птица —  с испугу резко становилась на крыло, исчезая ввысь  с  брусчатки, с проворством  какого нибудь сокола!

Шофер  привык к причудам хозяина, и когда внутри автомобиля Заусалов приказал  опять «разломать и переделать!» — в данном случае — сменить заводскую, импортную обивку, на придуманную им – более комфортную и добротную – Брежнев только руками развел: «Все ездют – нравится, а Вам, господин Заусайлов —  не угодишь!»

Но когда мастеровые , во главе со старым евреем –обивщиком,  закончили переделку салона – Брежнев осторожно сел в новое кресло шофера. Тихо  огляделся, пересел  на пассажирские места, попрыгал на мягких, теплых, удобных  сиденьях, потрогал  откуда то взявшиеся красивые, нарядные пуфики и подлокотники, и даже всем лицом своим просиял:

-Да я теперича, как турецкий паша, или аглицкая королева!

И признал, что так теперь – гораздо лучше заводского!

С тех пор он знал, что ежели Александр Николаевич решит все разломать и переделать – будет  только гораздо  лучше и правильней!

И потому, когда хозяин возвращался в машину с очередного осмотра почти готового строительного объекта, с довольным видом и в приподнятом настроении, то Брежнев нисколечко не сомневался, что грядут здесь  громадные кардинальные перемены к лучшему.

— Ну, держись, Елец, мы с хозяином тебя наизнанку вывернем, все никчемное и недоделанное – вытряхнем к такой то бабушке, но свого добьемся! – думал , весьма довольный, Брежнев, отвозя хозяина с новостроек на табачную  фабрику.

Мимо проплывали, справа и слева дороги , одуряющее пахнущие антоновкой, октябрьские купеческие сады, цветастые , в канун листопада, как женские праздничные  шали на базаре…

Хорошо В З